Михаил Мамаев - Босфор

Одна ночь вместе. А мне было жаль с ними расставаться, честное слово. Это были первые русские, к которым я вернулся после Турции. И они не отбили охоту возвращаться домой.

Возможно, тогда, в то утро, я вдруг понял, что в моем случае возвращение — это как ныряние в кусочек моря, в котором больше акул, чем в других местах, и электрических скатов больше, и вообще всякого дерьма. Но ты все равно стараешься попасть именно туда, ведь когда-то именно там ты научился смеяться, любить и время от времени обводить весь этот мир вокруг пальца.

И поэтому теперь надеешься, что все обойдется.

А еще потому, что слишком любишь дышать.

В связи с чем в области предполагаемого ума у тебя тоже кусочек легких.

Ика чмокнула в щеку и вложила в ладонь записку.

— Ты хороший, — сказала она. — Там сухумский телефон. Позвони.

В тот момент я не мог предположить, что однажды вновь увижу Ику. Это произойдет в когда-то любимом миллионами россиян хлебосольном абхазском городе Сухуми, теперь жестоко израненном войной. За спиной у меня будут ручной противотанковый гранатомет и долгая дорога в одиночестве и растерянности.

Ика останется прежней, несмотря на войну и быстрое взросление. Она будет смотреть на меня темными сосредоточенными глазами, как будто внутри у нее огромная сжатая пружина, с которой жить не просто.

Присутствие Ики в этом городе оправдает мое пребывание там и все, что с тем пребыванием будет связано. По крайней мере, в глазах деливших со мной солдатский хлеб.

Месяц на Кипре оказался новым испытанием. Деньги быстро закончились. Постоянную работу я не нашел. Все места давно заняли студенты, приехавшие из Афин на летние каникулы. Ночевал на пляже.

Иногда сотрудничал с грузовиком, собиравшим мусор. Водитель грузовика Саша был грек, смотавшийся из России. Он мечтал однажды стать скаутом модельного агентства и в свободное время фотографировал на пляже. Так мы познакомились.

Я знал когда и куда подойти, чтобы выяснить, нужен ли. Получалось работать два-три раза в неделю.

Саша был жадный, как шакал. Он платил, как если бы мы жили в начале века, когда за пару сотен зеленых можно было купить автомобиль. То есть, я работал за пакетик фисташек…

Он обещал продать меня в качестве модели в Париж. Но за его фотосессию мне пришлось бы пахать на грузовике ближайшие сто лет.

За два дня до истечения визы и моего терпения вернулся Федор Шаляпин.

Игорь встретил тепло, хотя и не так, как провожал.

Это понятно — мы знали друг друга меньше суток.

Главное, он помог. Меня приняли помощником бармена.

— Не расстраивайся, — сказал Игорь. — В Одессе старшего спишем и поставим тебя. Много пьет, собака. Не просыхает. У тебя как с этим?

— Нормально.

— Вот и хорошо. Ближайшие недели — испытательный срок. У нас тоже фирма, кого попало не берем.

У меня теперь был свой угол и постоянная работа.

Не надо было решать, чем заниматься, когда проснусь.

Корабль шел своим путем, и я стал частью этого движения.

Дни были наполнены до краев солнцем, морем, золотистыми телами юных путешественниц, что сбегали от родителей, мужей и любовников на бак — место отдыха членов экипажа. Там был глубокий и чистый бассейн, в котором не плавали куски сандвичей и собачья шерсть.

В каюте нас было трое — Сэм, Джек и я. Сэм и Джек работали крупье в казино. И спекулировали в иностранных портах американскими сигаретами, купленными в Одессе оптом, за бесценок.

Они стали приобщать меня. В день, когда судно прибывало в очередной город, мы надевали облегающие трико и рассовывали пачки по всему телу.

Лучше всех получалось у Сэма. Он был здоров, как мамонт, и умудрялся спрятать на себе до тридцати блоков. Затем одевали широкие спортивные костюмы.

К моменту, когда туристам выдавали гостевые карточки, мы были готовы. Вливались в праздную толпу нетерпеливых соотечественников и преодолевали таможенный пост.

Я нервничал, опасаясь, что таможенники захотят меня раздеть, найдут контрабанду и тогда посадят в тюрьму или даже расстреляют. В такие минуты прибегал к испытанному способу — заранее обижался на них, насвистывал что-нибудь, придуманное на ходу и делал вид, что на все начихать. Таможенники это чувствовали и отвечали тем же, словно я не существую и сам себе приснился.

Дальше начиналась работа. В каком-нибудь Богом забытом переулке содержимое одежды складывалось в спортивные сумки.

Мы занимали точку на одной из оживленных улиц или площадей и приступали к торговле.