Михаил Мамаев - Босфор

Мы вошли в квартиру.

Хасан остался у двери.

Дениз сидел в халате на голое тело и пил. На журнальном столике выделялась бутылка виски. Рядом сидел знакомый субъект в очках — Тольга. На сей раз пиджака с капюшоном не было, а была красная рубашка в клетку и голубые джинсы. Может, пиджак с капюшоном и стоял теперь недопитым на столе. У них ведь бывает — вилла есть, а выпить не на что. Тольга мирно спал в кресле, запрокинув голову и разинув пасть, словно собирался ловить нечто, висящее под потолком.

— Очень мило, что заехал навестить, — слащаво промурлыкал Дениз. — Хоть и без приглашения.

— Как же без приглашения, Дениз, когда ты меня вчера зазывал? — Я подошел к свободному креслу и сел, спиной к двери.

— Ах, ну да, я и забыл. Столько воды утекло за это время, столько всего произошло!

Дениз кокетливо заглядывал мне в глаза, словно там были экраны, на которых негры пердожопили негров. [31] Авторский неологизм, сгенерированный из сленговых слов — пердолить, т. е. заниматься энергичным сексом, и зажопить, т. е. застать за совершением чего-то негативного.

— Как она? — спросил Дениз, как ни в чем не бывало. — Или он? Даже не знаю, как лучше. Были жалобы? Блефует. На самом деле это обычно нравится.

— Она не жаловалась, — тихо сказал я.

— И правильно. А ты молодец. Ты ей так все… разработал, ха-ха! Ну не переживай, дружок. Все, что тебе надо, мы оставили на месте. Только немножко еще углубили, да, Хасан?

Живое приспособление для сноса небоскребов довольно зафыркало у меня за спиной, подражая веселому гулу воды в унитазе.

— Кстати, тебе не кажется, что искусственные сиськи лучше? — продолжал Дениз, смакуя впечатление, которое, по его мнению, он производил. — Эти силиконовые сиськи не отвисают и такие красивые! Кстати, если сравнить сиськи некоторых наших знакомых, то у Ламьи они самые классные, ты не находишь? Иногда мне хочется, чтобы и у меня были такие. А тебе, малыш, не хочется, ха-ха? Тебе они бы очень пошли, к твоему личику.

Я молча разглядывал пепельницу.

Он переспал с Наташей?

Врет.

Или…?

— Следует тебя проучить, но не кулаками, — мрачно сказал Дениз. — Ты распустился. Так и быть, дадим тебе еще одну попытку. Подумай, как жить дальше, если решил остаться в моем городе. Помни, если бы я захотел, ты давно бы назывался не Ники́та, а Никита́! А твоя девушка не кривлялась перед фотографами, а занималась приличным честным делом — продавалась по тридцать долларов в час в одном из наших «пансионов» на южном берегу. И благодарила судьбу, что жива. Это подарок для юных искательниц приключений, как по-твоему, Хасан?

Я взял стакан, налил виски.

— Извини, что не предложил, — сказал Дениз. — Выпьем за нашу дружбу, за ее углубление… Где мой виски?

— Вот он, — сказал я и на мгновение превратился в Марусю.

Дениз сморщился, заскрипел зубами, принялся растирать глаза.

В то же мгновение металлические пальцы Хасана схватили меня за волосы.

Я был готов.

Получай, верзила!

Бутылка вдребезги разлетелась, словно ударилась не о голову, а о кирпич или о стену.

Хасан схватился за лоб.

Фонтаном брызнула кровь.

Ошарашенный очкарик открыл глаза и с трудом воспринимал происходящее, не врубаясь до конца, наяву это или во сне, но на всякий пожарный делая вид, что он часть обивки кресла.

— Дерьмо! — прорычал Хасан, бросаясь с ножом.

Я выстрелил, целясь в лицо.

Хасан мешком рухнул на пол.

Минуты три он пускал пузыри в луже собственной крови.

Я повернулся к Денизу.

— Смотри, его больше нет. Ты остался без друга.

Дениз дрожал.

Подражая его неповторимой интонации, я попросил:

— Разденься пожалуйста, малыш.

Лицо передернула гримаса, как будто он зацепился глазом за невидимый крюк.

Он засеменил в спальню, на ходу снимая халат.

— За стол! — приказал я. — Пиши: «Я убил моего любовника Хасана за то, что он…»

— Не буду писать! — взвизгнул Дениз.

Стукнул его кулаком.

— «… убил Хасана за то, что он…, — написал? — … постоянно изменял мне с коровами, свиньями, лошадьми… Кошками, собаками… Хомяками… — Что остановился? Пиши!! — Хомяками. Последних он заставлял плясать, как дервиши, у себя в заднице под включенный на полную турецкий гимн… Высокие моральные принципы, непоправимо оскорбленный патриотизм и неизлечимое чувство вины перед замученными грызунами не позволяют мне жить дальше…»

— Бред! Неправда! Ты больной! Извращенец! Тебе надо в психушку!!! — завопил Дениз. — Не буду этого писать!!!