Михаил Мамаев - Босфор

Наташа собрала волосы и снова стала как все. Девушки двигались так стремительно, что я то и дело терял Наташу. И находил, только уже не был уверен, что это она. Как будто со мной играли в наперстки моим будущим. Выиграть было нельзя.

— Что ты делаешь? — крикнул я. — Ты себе здесь все испортишь!

В Турции было так: если ты манекенщица, лучше не участвовать в эротических шоу. Могут перестать давать работу и даже выгнать из агентства, если агентство престижное. Наташа это знала.

Тем временем танцовщицы уже двигались перед стойкой.

Мужчины ревели, как будто им только-только объяснили, зачем они нужны, а потом сразу же оскопили. Женщины снисходительно посматривали на них и делали вид, что тридцать минут назад сами танцевали что-то подобное, только в сто раз лучше.

Вдруг одна из девушек легко вспорхнула на стойку, схватила меня за фартук, сильным движением притянула.

— Наташа, — пробормотал я. — Что ты делаешь?

Она не выпускала. В этом неистовом жесте бушевали и ненависть за предательство, и страстное желание быть с мужчиной, и готовность все забыть…

Краем глаза заметил, что один фотограф пристроился и навел фотоаппарат. Рванулся к нему и оттолкнул. Желая удержаться, он схватился за мой фартук. Не успел я и глазом моргнуть, как он уже щелкал, щелкал, щелкал.

Наташа позировала верхом на стойке. Она откинулась на руки, бесстыдно повернулась голым торсом к камере и смеялась. Она была пьяна.

Я кинулся к фотографу. Он отскочил и умудрился запечатлеть мой выпад. Тогда, ослепленный в прямом и переносном смысле, ударил его в лицо. Камера грохнулась на пол. Прежде чем кто-либо успел сообразить, я схватил ее, вырвал пленку и швырнул о стену. Фотограф заорал, бросился на меня, но я ударил его снова.

Люди стояли плотным кольцом. Никто не собирался вмешиваться. Я не удивился, если бы они расторопно подставили стулья и расселись, чтобы не мешать смотреть тем, кто сзади.

Вспышки не прекращались. Фотографы продолжали работать. Как будто драка была частью танца. Это окончательно взбесило.

Я стал кидаться на вспышки.

Бык в кольце арены.

В корриде, где убивают, не позволяя умереть.

Удар сзади бросил не пол.

Второй, третий…

Били ногами.

Сгруппировался.

Когда удары прекратились, попытался встать.

Охранник Хасан снова ударил.

Дубинкой в висок…

Меня учили, что физическая боль помогает справиться с моральными страданиями. Может и помогает, но не мне.

Лежал на кушетке в холле у Ламьи и страдал от вины. Казалось, в мире нет человека, перед которым я не был виноват… В такой ситуации либо переделаться в женщину и отдаться в сексуальное рабство самому невежественному и кровожадному африканскому племени, либо застрелиться…

Внезапная мысль поразила. Если они станут рыться в вещах и найдут пистолет, мне крышка.

— Где мои вещи? — спросил, превозмогая разрывающую голову боль.

— В прихожей, — сказала Ламья. — Их вышвырнули вместе с тобой. Твое счастье, что обошлось без полиции.

Принес чемодан.

— Мне надо побыть одному.

Ламья пожала плечами и вышла из комнаты.

Достал из штанов ключ и отпер замок. Я никогда не оставлял чемодан не запертым. Даже во времена совместной жизни с Наташей.

Немного одежды, туалетные принадлежности, несколько дорогих сердцу вещей: конверт с детскими фотографиями, потертый дневник, сборник стихов Константина Симонова, любимого поэта отца. Сухой лист подорожника между страниц с его могилы. Это талисман. Я повсюду возил его, еще с Афгана.

Пистолет оказался на месте. Холодный темный ствол было приятно прижимать к раскаленному лбу. Проверил предохранитель и положил пистолет обратно. Достал чистую рубашку и белье, запер чемодан.

Ламья принесла поднос с чашкой горячего куриного бульона, пирожками и белым сыром.

— Поешь, — сказала она. — И все пройдет. Тебя осмотрел врач. Легкое сотрясение мозга.

— Где Наташа?

— Дениз увез. Она была очень пьяна. Лезла драться с Хасаном, грозила взорвать за тебя Мимозу. По вашей милости мою программу, закрыли.

— Куда увез?

— Не знаю.

Позвонил Жале домой. Никто не ответил. Тогда позвонил Денизу, но телефон был отключен.

В агентстве трубку сняла Шермин.

— Дениза нет и не будет. Сегодня ночью он устраивает традиционный праздник — Ночь Любви. Заказан катер…

— Все же я еще позвоню.

— Позвони, Дениз всегда рад тебе. Ты же знаешь, он тебя любит…

— Поешь, пожалуйста, — попросила Ламья.