Михаил Мамаев - Босфор

Вокруг площади были рассыпаны мелкие лавочки. Торговали всем — от золота до дондурмы. [15] Мороженное (турецк.).

У кафе сладко пахло пахлавой.

Вышла хозяйка.

Ей было лет тридцать пять. Но, улыбаясь, она сразу становилась старше. Так в конце рабочего дня улыбаются работники крематориев.

Мать и дочь обнялись.

Мы пожали руки.

— Как поживаете? — спросил я, избегая называть Эсру по имени и разглядывая ее руки. Они были розовые, словно только из кипятка.

— Сегодня много посетителей, — сказала Эсра. — Покупают десерт к обеду. Вечером, перед отходом последнего катера, здесь не будет свободного места.

— Никита и Наташа приехали позагорать. Вечером обратно, — сказала Жале, словно Эсра могла подумать, будто мы решили перебраться в их летний дом.

— Вот и хорошо, — сказала Эсра. — Приходите на обед. Мама, поможешь приготовить майонез?

— Так всегда! Ни отдохнуть, ни расслабиться…, — выжала Жале. Но было видно, что она довольна.

— Зачем делать майонез, если можно купить в магазине? — удивился я.

— За обедом сравните, — сказала Эсра.

— Вам надо взять экипаж, — сказала Жале. — Или велосипеды. А лучше пешком. Здесь всего одна улица. Идет параллельно морю. За смотровой площадкой спуститесь вниз. Там пляж… К трем приходите. Дом номер 71. Я покажу.

Миновали несколько сонных сараев. Во дворах за давно не крашеным забором звенели тазами. На веревках витало белье. Валялись вылинявшие детские игрушки…

На отшибе угрюмо дремал заброшенный барский дом. Вокруг росли древние сосны. Они словно боялись, что дом сбежит. И охраняли. К дверям вела широкая лестница, украшенная полуразвалившимися лепными перилами. По обеим сторонам были клумбы. Вместо цветов толстым слоем скопилась сухая хвоя.

— Это дом, где живут приведения, — сказала Жале. — Его можно купить за гроши. Но покупателей нет. Все потому, что однажды привидения задушили здесь человека…

«Лучше бы они привели в порядок клумбы», — подумал я.

— И вы в это верите? — удивилась Наташа.

— По крайней мере, никто не доказал обратного…

За домом был пустырь. Потом оливковая роща. А дальше нынешние шикарные дома. С крыш вслушивались в небо спутниковые антенны, похожие на застывших гигантских медуз. От порогов к воде сбегали мраморные ступеньки. За пальмами и кипарисами читались уютные причалы.

Справа от дороги среди сосен примостились дома пансионатов. С просторных лоджий открывался живописный вид.

— Вот где надо жить! — загорелась Наташа. — Вставать на рассвете и нырять из окна!

— И чтобы под окнами били хвостами дельфины! — рассмеялся я.

— О чем вы говорите? — поинтересовалась Жале.

— Мечтаем, — пояснила Наташа.

— О хорошей жизни, — поддержал я и положил руку Жале на плечо. — О хорошей жизни среди турецких друзей.

— Ну, вот и пришла, — сказала Жале, указывая на табличку с номером 71. — Не забудьте, обед в три.

— Смотри, — сказала Наташа, указывая на крест впереди.

Встретить православную часовенку среди бесконечных мечетей было, как обнаружить у Стены Плача крестящегося Усаму Бен Ладана.

Вошли в скромный светлый домик, пахнувший ладаном и вымытыми полами.

На столе несколько икон. На блюдце зажженные свечи. Рядом горка целых свечей и коробка для денег.

— Неужели здесь есть наши! — удивилась Наташа.

— Может, потомки белоэмигрантов?

Наташа положила деньги и взяла две свечи.

— Это тебе, — протянула свечу. — Вот так, смотри…

Зажгла свечку и приладила на блюдце.

В России я не ходил в храм. Не верилось, что бог живет, где пасутся ненавидящие друг друга попрошайки. А еще думал — если бог такой беспомощный, значит, нуждается в нас не меньше, чем мы в нем. И ему тоже есть о чем каждого из нас попросить. Тогда зачем посещать все эти напыщенные места?

— Помолись, — сказала Наташа. — Нам надо, чтобы он услышал.

Не хотелось ее огорчать.

Поставил в блюдце свечу.

Взял Наташу за плечи.

— Бог, прошу тебя…

И замолчал. Не знал, о чем просить.

Ничто не давалось просто так. У всего была своя цена. Только надо было уметь торговаться.

Собрался с духом.

— Не мешай, бог. Не вставай на пути с красным флажком, как старшина, когда взвод переходит шоссе. Не подсылай приторных проповедников. Я сам…

— Ты сейчас шутишь? — Наташа напряглась.

— Нет, молюсь. Как умею…

Обнял ее.

Я очень хотел, чтобы она была счастлива. Ради этого готов был молиться кому угодно…

Наташа не знала правды. В Москве я попал в скверную историю… За подкладкой чемодана на всякий случай лежал пистолет.