Вячеслав Овсянников - Одна ночь (сборник)

Март, апрель… В конце мая — майор. Два просвета: один чёрный, другой белый — жизнь и смерть!

Медаль, раскалённая медь, скоро закатится. Река разрумянилась. Краны-гиганты. У парапета чемодан.

— Эй! — нагоняет небритый. — Твой?

Огневой клубок вибрирует последними лучами. Мостовая горит, как пожар. Резкие звуки, краски. Машины идут сплошным потоком. Отблески бегают по горбатым металлическим спинам. Гул стального стада, сгоняемого с перекрёстка жезлом-зеброй. Желтоглазо мигает испорченный семафор. Раздавленная кошка. Гудок оглушил. Смертоносный ветерок жарко обласкал лицо. Едва увернулся от устремлённого на него бандитского бампера. Ярко-красный пикап.

Медлит диск, небо цвета хаки, звон похоронных литавр. Могучая грудь разукрашена ранами и орденами. Жди — зажгутся на этой груди звёзды героев, два самолёта низвергаются в кратеры, прочерчивая через всё небо огненно-розовые рубцы. Самолёты рушатся серебристыми эскадрильями — в зарю, в горящий нефтью залив… Хватит! Пора прекратить парад!

Лестничные площадки играют в шашки. Чёрно-белые плитки блестят азартно и грозно. Поскорей пересечь доску игры.

Комната, окно. День на грани. Один шаг до стены. Босой стол. Обои-буквы. За стеной кто-то идёт, за стеной на улице, шумно дыша. Идут, идут, идут на круглых, рубчатых ногах. Марш машин. Блестят стальные лбы. Противогазы в строгих очках маршируют, руки по швам. На приветствие маршала отвечают громовым троекратным ура. Пыхтя, тащат пушки. Гудят, колышась, бронированные туловища, из откинутых люков высовываются пятнистые ящерицы в касках…

Нет!!! — Я расскажу историю. Пески, черепа солдат. Дрожит марево. Четыре точки с раскалённого горизонта. Вынырнув из-за бугра, встают в рост. Свирепые, крючконосые бородачи в меховых папахах. Ватные халаты перекрещены пулемётными лентами, на поясах — гирлянды гранат. На плечах автоматы, полные рожки. С неба гул. Вертолёт! Гортанный вскрик. Четыре грязных войлочных бороды вздёрнуты вверх. Автоматы нацелены в слепящее фиолетовое небо. Гремят очереди, сотрясая барханы. Потом бородачи идут к дому.

— К дому? — Да, дом в пустыне. Обыкновенный бетонный дом, пять этажей. Живут обыкновенные мирные люди: женщины, дети, старики, старухи. Когда папахи с автоматами подходят и один берётся за дверь первой парадной — дом взрывается. Со всеми жильцами. Секунда — и груда дымящихся развалин.

— И это всё?

— Всё.

ЖАЛЕЙКА

Музей? Музыкальных инструментов? Никто, ничего. Слыхом не слыхивали. Золотился купол.

Истоптанный снег. Жёлтая жижа. Что? Повторите, пожалуйста. Вот глухая тетеря! Жетон, говорю, дай!

Что она так кричит, эта сердитая шуба? Требует! На каких основаниях? Рожает он жетоны?..

День на грани. Дрогнул. Скатится. У сумерек ушки на макушке. Месяц народился. Тоненький, беленький, дрожит. Ах, ты ягнёнок! Над крышей. Да это банк… Бодай его, рогатенький мой! Колёса мчатся, ошалелые, брызгая огнём и грязью. — 3-з-задавлю! — визжат.

Шуба ждала. Глаза-фары.

— Олух! Дашь жетон или так и будешь варежкой хлопать?

А!.. Дошло до жирафа. Жетон нужен. Нате. Рад услужить. Болтается в кармане. Думал — монета.

— Наконец-то! Урюхал, фитиль. Иди, иди! Катись! Дуй в кларнеты!

Лязгая диском, мотала номер. Туда-сюда. Безрезультатно. Там трубку не брали.

Он вздрогнул. Наглый коготь крутил диску него в груди. Крутил, крутил, с нарастающей злостью, стервенея… Хруст. Сломался. Ах, музей уже не найти. Камни лысые. Адажио. Жаров, Журавлёв, Жилин. Вот еще: Жалейка. Учреждение. Окна такие нежные, нежные, как манжеты дирижёра, а их гасят, гасят. Кассы захлопываются. Портфели на хмурых ножках.

Шуба, бешеная, швырнула переговорную гантель ему в голову. Зло на нём срывать он не позволит! Не такой!

Банк, танк. Валюта. Валет. Век воли не видать. Народился серпик.

Спусковой крючок. Выжмем пульку — пижону в лоб. Стрелок, а стрелок? Ты где? Затаился… Целится…

Музей? Музыкальных инструментов? С луны упал? Пустили тебе сквозняк, кабель. Калган в дырочку.

— По справочнику тут. А тут — чёрт знает что. Банк…

— Эх, ты, Ванька! Вот что. У тебя легкая рука?

— Не знаю… — он поднял и опустил руку, взвешивая.

— Давай, лабух! Попробуй ты! — дуба протянула жетон.

— А что сказать?

— Скажи: сел петух на хату.

— Так и сказать?

— А как ещё? Крути!.. — диктовала иглы-цифры. Насквозь.

— Тишина. Воды в рот набрали. Я бессилен. Я…

Побежал, полы длинного пальто путались. Шапка мешала. Шапка-крыша съезжала ему на окна.