Жюльен Грак - Сумрачный красавец

Она не знает, не понимает, что откровенно резкий стиль, твердый, безжалостный чекан — прими как есть либо отвергни — словно у профиля на медали, грубоватое, бьющее в глаза своеобразие, которое завораживает массу и подчиняет ее себе, — что оно отталкивает только мнимо утонченных людей; с толпой простодушных сливаются в едином восторженном порыве и могучие умы, они искренне верят, что увидели знак, отблеск чуда, который прельщает нас в неукротимых героях Истории и перед которым, вопреки доводам рассудка, готовы склониться все без исключения. Людей, отмеченных этим знаком, мы судим по совсем иным законам, нежели законы хорошего вкуса.

18 августа

Теперь я знаю, почему письмо Грегори произвело на меня такое неизгладимое впечатление, почему оно до сих пор держит меня в постоянной тревоге, заставляет быть настороже. Это письмо, не требовавшее ответа, было из тех, что нужны лишь для завязывания последующей переписки — но оно имело и самостоятельное значение, независимо от нее, как сифон, без коего нельзя привести в действие сообщающиеся сосуды. За некоторыми письмами, написанными в определенном тоне, явно должны последовать другие. Только вот адресаты могут быть не те же самые. Совсем напротив. Такие письма похожи на сигналы, они вдруг выхватывают вас из темноты, словно лучом прожектора с маяка, как будто желая дать вам понять, где вы находитесь, предупредить об опасности, если недалеко от вас имеются скалы или рифы. В моменты обостренной чувствительности и проницательности эти послания вдохновенных слепцов напоминают о бодлеровских "живых колоннах", изрекающих невнятные слова. В некий момент моей жизни я буквально подвергся бомбардировке анонимными письмами. Несмотря на всевозможные ухищрения, было ясно, что написаны они разными чернилами и разным почерком. По-видимому, в моем тогдашнем угнетенном состоянии духа я был как раненая курица, которую клюют со всех сторон. А может быть, я перехватил позывные каких-то неведомых передатчиков, как иногда случайно доводится слышать чей-то телефонный разговор. Или у этих писем на самом деле вообще не было определенного адресата — это были монологи, которые просто положили в конверт, запечатали и пустили гулять по свету. Я говорю об анонимных письмах. Но письма бывают не только без подписи, бывают еще письма без обращения. Пожалуй, мне хотелось бы получать только такие письма, после чтения которых я считаю своим долгом дважды проверить адрес на конверте.

В распространенном выражении "человек в центре событий" есть какая-то странная двусмысленность. Тот, кто по воле обстоятельств оказывается в центре происшествия, реальные последствия которого никак его не затронут — и одновременно тот, в чьих руках пушинка, что может заставить опуститься до земли чашу колеблющихся весов.

Сегодня утром я получил письмо от Кристель. Почему вместо того, чтобы просто поговорить со мной, она выбрала более официальный, более обязывающий способ общения? Но лучше привести здесь это письмо.

Дорогой друг!

Не удивляйтесь, что я называю вас так. Вы мой друг с того вечера, вернее, той ночи, когда мы с вами гуляли на дюнах. С того вечера я знаю, что могу на вас рассчитывать. Если с тех пор вам показалось, что я стала другой, — холодной, безразличной к вам, — пожалуйста, не сердитесь на меня. Я несчастна. Мне необходимо вам это сказать, мне необходим ваш совет.

После того дня в Керантеке вы, конечно же, всё поняли. У меня нет никаких надежд. И не было с самого начала. Из-за той женщины. А главное, я сразу поняла, что Аллан — не тот человек, который может принадлежать кому-то. Он недосягаем. Обычные люди стремятся к покою, к удобству, они безлики и неповоротливы, как мебель, а он всегда в движении, в дороге, у него взгляд пассажира, стоящего на ступеньке вагона, когда поезд отходит от платформы: этот взгляд сверху вниз, уже рассеянный, уже далекий, — даже от тех, кто дороже всего, — а потом вдруг устремляющийся вперед. И та же стеснительная торопливость, желание ускорить затянувшееся прощание, оборвать бессмысленный разговор. Можно ли представить себе совместную жизнь с ним? Я чувствую, как неудержимо уходят минуты. Мне грустно, грустно до ужаса.

По отношению ко мне Аллан ведет себя загадочно. Не пойму, что это: безмерная доброта или безмерное коварство (такой характер, как у Аллана, нельзя свести к одной только доброте или к одному только коварству). В хорошие минуты он проявляет ко мне ту ласковую предупредительность, какую проявляют к тяжелобольным сиделки: в другом человеке они врачуют собственное несчастье.