Себастьян Фолкс - Неделя в декабре

Двое белых подростков, сидевших напротив, целовались, а после высовывали языки, соприкасаясь их кончиками, и смеялись. И хотя подростки были поглощены друг дружкой, прилюдное проявление такой близости выглядело неким вызовом. Рядом с ними сидел, наклонившись вперед, темнокожий юноша в пухлых белых кроссовках размером с небольшие ялики. Из его наушников доносилось шипенье и тумканье. Хасан чувствовал, что глаза юноши, хоть и потупленные, готовы зацепиться за любой устремленный в них взгляд, и потому старался смотреть немного левее его сгорбленных плеч.

А слева от Хасана стояли у центральных дверей вагона туристы из Японии и Европы. Сегодня воскресенье, думал Хасан, большинству этих людей следует быть в церкви, однако в наши дни христиане видят в храмах лишь памятники или произведения искусства, архитектурой и росписью которых положено любоваться, но не место, где они могли бы поклоняться Богу. Окончательная утрата веры произошла у них в десять с чем-то последних лет и даже в мире кафиров [4] Кафир — у мусульман — человек другой веры. оказалась почти незамеченной. Какие они все-таки странные, думал Хасан, эти люди, позволяющие жизни вечной ускользать из их рук.

Там, где он вырос, в Глазго, христиане (в то время Хасан еще не взял на вооружение слово «кафир») богохульствовали, пьянствовали и прелюбодействовали, однако он знал, что в большинстве своем они еще оставались людьми более-менее верующими. Они нарушали в номерах отелей брачные обеты, но все же заключали браки в церквях. Они приходили в церковь на Рождество или когда хоронили друзей, они приносили туда детей, чтобы дать им имя, а умирая, по-прежнему посылали за священником. Теперь же в газетных обзорах можно прочитать статистические данные, которые подтверждают то, что известно всем и без них: люди отступились от Бога. И вряд ли хотя бы один кафир заметил это.

С каждым днем Хасан лишь сильнее убеждался, что весь остальной мир погрузился в спячку. За исключением тех, кто входил в его группу, да кое-кого из наиболее ревностных прихожан мечети на Паддинг-Милл-лейн, люди, которых он знал, представлялись ему заблудшими. Он не мог понять, почему они уделяют так мало внимания своему спасению; это озадачивало его так же, как озадачила бы мать, кормящая младенца из бутылочки с виски. Быть может, это и дает некие недолговечные выгоды — небольшую передышку от плача, — однако разумный человек вряд ли соблазнился бы ими. И ведь истину жизни, в том числе и жизни загробной, никак не назовешь совершенно скрытой от их глаз.

Хасан облизал губы, сглотнул. Найти и купить отдельные компоненты, из которых составляется бомба, было довольно просто, однако он знал, что теперь даже в самых жалких магазинчиках установлены видеокамеры скрытого наблюдения. А продавец может запомнить покупателя трех-четырех бутылочек прохладительного напитка и после вытащить его портрет из цифровой памяти камеры. И оттого Хасан покупал их в разных концах Лондона — по одной бутылочке. Сложнее всего оказалось добыть шприцы. В конце концов, он отправился в отделение скорой помощи ближайшей к нему больницы и заявил, что испытывает острую боль в области аппендикса. Назвал сидевшей в регистратуре девушке выдуманные имя и адрес. После часа полного бездействия Хасана отвели из приемного покоя в более оживленную часть больницы — туда, где находились медицинские сестры, койки и кабинеты с лекарствами и прочим; там его усадили на отгороженную ширмой койку и велели ждать доктора, который скоро придет. Прождав минут десять, Хасан выглянул из палаты. Устланный линолеумом коридор был пуст. Хасан, решив сказать, если его остановят, что ищет уборную, отправился на поиски. Навстречу ему попались две дородные медицинские сестры, родом откуда-то из Вест-Индии, однако ни одна из них его не остановила. В конце коридора обнаружилась комната со столом, на котором стояли овальные картонные кюветы. Над столом висел шкафчик, и в нем Хасан увидел поверх коробки с гигиеническими салфетками вскрытую упаковку шприцов. Он взял дюжину, сунул шприцы в карман куртки и быстро вернулся в свою палату. Никто к нему так и не пришел, и еще через двадцать минут, проведенных им в душной, перетопленной палате, он вернулся в приемный покой и без каких-либо помех вышел во внешний мир.

Доехав на метро до «Глостер-роуд», Хасан покинул поезд и поднялся на улицу. Найти батарейки и одноразовые фотокамеры большого труда не составляло, да и стоили они дешево, а вот перекись водорода раздобыть было сложнее. Впрочем, на этот счет у Хасана имелся особый план.