Себастьян Фолкс - Неделя в декабре

О боже, думал Хасан, о боже. Нельзя мне сейчас заблудиться, ну никак нельзя. Он пробормотал молитву и возобновил свои попытки добиться от кого-нибудь помощи.

Пятерых он попытался остановить на мосту, пять раз попробовал перехватить проходившего мимо человека и пять раз, приближаясь к нему, обнаруживал, что человек этот либо с головой ушел в музыку, либо говорит что-то в укрытый на нем микрофон.

Все они разговаривали с воздухом. Все слушали чьи-то голоса, отвечали им, однако никаких людей, собеседников, рядом с ними не было. Единственный реальный голос, какой звучал на мосту, принадлежал Хасану, и он же был единственным, слушать который никто не желал.

Отступиться Хасан теперь уже просто не мог. Не мог остановиться. Он должен был каким-то образом заставить мир услышать — не богохульную дребедень рока и рэпа, не телефонную болтовню кафиров, но истину и красоту другого голоса, произносящего слова незримого Бога, сказанные Пророку почти 1400 лет назад. Именно этим словам надлежало звучать в ушах идущих по мосту людей, да и в ушах всего мира тоже.

И тут мимо него пронесся по тротуару велосипед с выключенным фонариком, заставив Хасана отпрыгнуть в сторону.

Он стоял, прижавшись спиной к парапету, сердце его билось о ребра в бешеном, прихрамывавшем ритме. Проклятье. На секунду ему показалось, что сейчас он умрет.

Тело уже не вернется к нормальной жизни; не восстановится прежний ритм. Хасану становилось все труднее дышать.

Он развернулся, облокотился о каменный парапет, сжал ладонями голову. Где же он? Где этот голос, голос Бога, который Пророк услышал в пустыне? Голос истины, спасения мира. Это ради него ему, Хасану, предстоит умереть. Ради него он должен убить. Только ради этого бесплотного голоса, и ничего другого, он должен найти вокзал, доехать до больницы и там убить людей.

Как все это фантастично, смехотворно, нелепо.

Хасан уперся ладонями в парапет, привстал на цыпочки, чтобы взглянуть вниз, в ледяную темень реки, на маслянистую, потеющую чернотой воду.

И вспомнил серьезное лицо своей матери, Назимы, склонявшейся над его постелью, вспомнил милые, встревоженные глаза отца и крошечные пятнышки на коже под ними.

Сердце Хасана бешено билось — с того мгновения, как темный велосипедист поставил его лицом к лицу с реальностью.

Он застонал, точно попавший в капкан волк, и внезапно в сознании его стало совершаться нечто странное. Он обнаружил, что удары сердца замедляются, что, пока оно отводит его от порога смерти, стихает и стон, что вопль, рвавшийся из его груди, постепенно преобразуется в нечто загадочное, неуправляемое и совершенно неожиданное, в нечто похожее на… да нет, это он самый и есть — смех.

Хасан опустился на четвереньки и захохотал, потом перекатился на бок, сжался в комок, стараясь дать передышку растратившим весь бывший в них воздух легким.

Когда же ему удалось встать и задышать уже без помех, Хасан медленно стянул с плеч рюкзак и опустил его на камень у своих ног. Прежде чем совершить следующее движение, он старательно все обдумал. И неторопливо, отчетливо сознавая, что делает, поднял рюкзак на парапет.

Он отступил на шаг, посмотрел направо, потом налево, дабы убедиться, что никто за ним не наблюдает. А затем обеими руками оттолкнул от себя рюкзак, решительно и окончательно. Мгновение спустя он услышал всплеск и представил, как рюкзак уходит в темную, все прощающую воду Темзы. Никакие взрывы не возмутили ее течения.

Хасан повернулся к реке спиной, достал из кармана мобильный телефон, и принялся прокручивать список сохраненных в его памяти имен, и прокручивал, пока не добрался до нужного.

— Алло?

Сразу после полуночи гости начали один за другим разъезжаться из дома Топпингов. Назима и Молоток вышли к машине, в которой их ожидал Джо.

Устроившись на заднем сиденье, Назима накрыла своей ладонью мужнину руку:

— Интересно было, правда?

— Чудесно, — ответил Молоток. — Однако повторять это каждый день мне не хотелось бы.

— Каждого дня не будет, обещаю.

— Кто этот мужчина, который так здорово нализался?

— Роджер как-то там, мне он показался забавным, — ответила Назима.

Молоток вздохнул, глядя на скользившие мимо дома.

— Мы пережили два больших дня, верно? И знаешь, я рад, что мне не пришлось разговаривать с принцем Чарльзом о книгах. У меня все в голове перепуталось. По-моему, я выглядел дурак дураком. Но мне как-то все равно.

— Ты вроде бы говорил, что принц очень милый.