Себастьян Фолкс - Неделя в декабре

Если не вникать в содержание его речи, подумал Габриэль, говорит он совершенно как командир авиаполка из старого фильма о войне.

Строгого обличья дама в сером шерстяном платье не без суровости осведомилась:

— А по-прежнему смотреть Би-би-си я смогу?

— Конечно, если подпишетесь на ее канал, — ответил командир авиаполка. — Бесплатно не получится.

В разговор вмешалась еще одна женщина — смуглая, царственного вида, скорее всего индианка:

— Саймон забыл сказать вам, — ведь так, дорогой? — что по единственным бесплатным каналам этих его пакетов гоняют порнушку, которую он скупил у Ричарда Брэнсона.

Строгая дама:

— То есть если я оставлю мой пакет без изменений, то буду смотреть только порнографию?

Командир авиаполка:

— Каналы государственного вещания — всякие там истории из жизни горилл, рассказы о нашем историческом прошлом, анализ новостей — приобретают все большую популярность. Так что вам, естественно, придется платить за них.

— То есть это пакет порнографии, — сказала дама, тон которой стал еще более суровым, — с респектабельными дополнениями, которые придется заказывать отдельно, так, что ли?

— Нам уже принадлежат десять процентов рынка, — ответил командир авиаполка — он же, как догадался наконец Габриэль, телемагнат Саймон Портерфилд. — Просмотры программ à la carte [65] По заказу, порционно (фр.). — это будущее нашего теле…

— Однако вы предлагаете мне всего-навсего пакет порнографии, — сказала дама, — к которому я…

— Не всего-навсего. Стартовый пакет, стоящий лишь несколько пенни в месяц, содержит все большие шоу, которые мы снимаем для Седьмого канала. Например, «Это безумие», которое сейчас, пока мы с вами беседуем, смотрят по Седьмому шесть миллионов зрителей…

— Но это же катастрофа, — сказала дама. — Омерзительная программа, в которой два дня назад кто-то покончил с собой.

— Какая там катастрофа! — ответил Саймон Портерфилд. — Эта программа практически в одиночку позволяет Седьмому держаться на плаву.

— Уж лучше бы он потонул. И как же тот несчастный, который убил себя прямо в вашем шоу?

— Что же, готов признать, получилось неловко. Однако я думаю, что в долгосрочной перспективе этот эпизод войдет в историю телевидения как… — Саймон Портерфилд поозирался вокруг, словно в поисках точного слова, а затем лицо его озарилось торжествующей улыбкой, какая появляется на морде ретривера, когда он роняет к ногам хозяина подстреленную тем редкостную птицу, — как культовый.

Габриэль отошел на несколько шагов, миновав по пути маленького человечка с немигающими глазами и лоснящейся кожей, пару секунд назад представленного кому-то как Джон Вилс. Человечек говорил своему собеседнику:

— Да, мы потеряли на этом шесть шаров, однако к концу недели они к нам вернутся. Такова жизнь.

— Шаров?

— Миллионов.

— Миллионов?

— Да. Фунтов стерлингов.

— А это не слишком много?

— Да уж не мало. Ну так мы ведь не в бирюльки, мать их, играем.

За Вилсом стоял у окна благодушно улыбавшийся джентльмен, в котором Габриэль признал лидера оппозиции. Склонившись к стройной женщине в плотно облегающем зеленом платье, он говорил:

— С чем нам сейчас приходится бороться, так это со свойственным очень многим родителям низким уровнем ожиданий. Ничего нет хорошего в том, чтобы просто отправить маленького Джонни… или, э-э… Джоанну…

— Или Вазира.

— Вазира в особенности, потому что принуждать любого из этих сдавать десяток ненужных им экзаменов попросту бессмысленно. Нам необходимо поднять планку. Поднять стандарты всего, что…

Полное отсутствие мебели позволяло гостям свободно передвигаться по гостиной, не натыкаясь на столы и стулья, однако, к сожалению, опустевшая комната стала гулкой, из-за чего услышать собеседника можно было, лишь стоя к нему вплотную или если он кричал в голос.

Габриэль заметил, как низкорослый мужчина с осыпанным перхотью воротником (кажется, его представляли кому-то как Лена) придвинулся поближе к индийской княгине, предположительно миссис Портерфилд. И увидел, как она благовоспитанно наклоняется к нему и сразу же отшатывается.

Оля крепко держалась за руку «Штыка». Он стоял спиной к камину, в котором гудело, пожирая поленья, слишком сильное пламя. В новой белой рубашке, джинсах — авторской модели — и дорогих кроссовках из черной замши «Штык» выглядел моложе прочих гостей, экзотичнее их, он словно светился от здоровья и недавнего секса. Его черные, вьющиеся, чуть напомаженные волосы и безупречная кожа придавали — в силу контраста — другим гостям вид людей потасканных, потерпевших поражение: глаза их покраснели от долгого сидения за компьютером, кожа обретала блеск, лишь когда ее смазывали кремом — омолаживающим, как уверяли производившие его шарлатаны.