Анна Ривелотэ - Арысь-поле (сборник)

Том и Гольда молча стояли как громом пораженные. Крошка Малеста, почуяв неладное, закатилась плачем. Гость отложил папку, щелкнул замком саквояжа и продемонстрировал супругам содержимое: несколько пачек новеньких купюр в банковской упаковке. Второй детина, в маске циклопа, опустил корзину на пол и снял с нее крышку. В корзине кто-то тихонько завозился. Том присел на корточки и заглянул внутрь. На подушках лежал младенец возраста Малесты, о чем Том на языке глухонемых сообщил жене. Человек-циклоп выудил из-за пазухи несколько сшитых вместе карточек с печатью больницы: результаты анализов, подтверждающие, что девочка из корзины действительно является дочерью Гольды и Тома Паттерсон.

Незнакомец в маске кота шагнул в комнату и протянул руки к Малесте. Гольда увернулась:

— Прошу вас, дайте нам с мужем несколько минут!

Ей пришлось уложить плачущее дитя в люльку, чтобы освободить руки для разговора с Томом. Некоторое время супруги ожесточенно жестикулировали, Гольда даже пару раз топнула ногой. Гости скучающе озирались. В сущности, им было все равно, о чем договорятся между собой эти двое. Выразительно взглянув на часы, человек-кот потянул Гольду за рукав. Человек-циклоп подвинул ногой корзину. Том выхватил Малесту из люльки и передал ряженым. Гольда пронзительно закричала и рванулась вперед, но муж преградил ей дорогу, распахнув полы куртки и поймав ее, как бьющуюся птицу. Люди в шинелях быстро поменяли младенцев местами, закрыли корзину и откланялись, оставив в прихожей папку и саквояж. На прощание человек-кот сказал, кивнув в сторону колыбели:

— Те люди называли ее Фликке… Впрочем, зовите как угодно.

Выйдя на улицу, они сняли маски. Тот, что был повыше ростом, оглянулся на дом Гольды единственным глазом посреди морщинистого лба и хохотнул:

— Тихо. Ссорятся небось.

В этот момент из-за двери раздался глухой стук и сдавленный вой Тома. Второй незнакомец значительно облизал ладонь и пригладил торчащие брови.

В первые дни молока из груди Гольды вытекало меньше, чем слез из ее глаз. Потом молоко и вовсе пропало. Это была катастрофа. В Нейланде, где считалось хорошим тоном кормить детей грудью хотя бы до четырнадцати лет, то, что случилось с Гольдой, приравнивалось к постыдным болезням. Но сейчас это было последнее, о чем она думала.

Кормя малышку из бутылочки, Гольда внимательно разглядывала ее голубые глазенки и белый пух на темени. Как ни крути, вновь обретенная дочь сильно походила на Тома. Однако сама возможность подобной ошибки не укладывалась у Гольды в голове. Неужто целых два месяца она прижимала к сердцу чужое дитя, не чуя подвоха?! Выходит, инстинкты обманули ее, все чувства обманули?.. Не в силах женщина отличить родную кровь даже по запаху, как могут все звери, и должна принимать на веру чьи-то слова. А ведь та девочка, которую она привезла с собой из больницы, была так похожа на саму Гольду — темными волосами, необычайно длинными для младенца, ямкой на подбородке и даже формой ступни! И бровки у нее, как казалось Гольде, были совсем бабушкины!

Гольда вспоминала, как щедро лилось молоко из груди, как сладко схватывало в низу живота, когда чужая дочь присасывалась к ней мокрым голодным ртом. Как полыхало солнце и шла война Алой и Белой роз на щеках младенца, добытого врачами из чужого, анонимного чрева. Вспоминала и плакала, мучась виной перед лежащим на ее коленях ребенком, так некстати милым и улыбчивым. Малышку все так же пытались звать Малестой — как определили задолго до ее рождения. Но имя это не клеилось к ней, каждый раз рыбьей костью застревало у Гольды в горле. Нейтральное «зайка» не вызывало у матери внутреннего протеста, и мало-помалу нужда в имени вообще отпала.

Том теплел сердцем, видя явное сходство Зайки с собой любимым. Он сумел проглотить и переварить «досадное недоразумение»; казалось, новое дитя нравилось ему больше прежнего. Этому немало способствовали деньги из саквояжа: Том решил, что Зайка впредь непременно будет приносить их семье удачу во всех делах и звонкие монеты так и посыплются в их с Гольдой карманы. Почти всю сумму он потратил на покупку небольшой кроличьей фермы, задумав поднять собственное дело. Спустя полгода эпидемия полностью опустошила крольчатник, но Том не терял веры в Зайкину счастливую звезду.

День ото дня Гольда становилась все более задумчивой. Она продолжала отправлять свои обычные домашние обязанности, но еда все время чуть пригорала, забытое белье целыми днями пылилось на веревках во дворе, а в облике самой Гольды понемногу проступала какая-то горькая вдовья неряшливость. Том списывал эти перемены на нехватку времени из-за забот, связанных с появлением малышки. После того как в супе обнаружилась кухонная тряпка, оставленная Гольдой в кастрюле, он предложил вызвать в помощь свою мать, которая приехала бы не раздумывая, но Гольда отказалась.