Анна Берзер: Один на поле боя

АННА БЕРЗЕР

ОДИН НА ПОЛЕ БОЯ

2 февраля 1953 года в "Новом мире" происходит совещание, "организованное редакцией журнала", "по обсуждению романа В. Гроссмана "За правое дело"".

Только что напечатанный роман обсуждается в журнале, который предоставил ему свои страницы. Совсем недавно.

Для меня, когда я узнала об этом много лет спустя, это - факт невероятный. Если знать хорошо Твардовского как человека, писателя и редактора, так, как я его знала.

Только в обстановке террора, с занесенной над головой секирой...

И тут необходимо напомнить, что сопротивление роману Гроссмана началось еще в глубинах "Нового мира" в 1950 году, сразу же после того, как появилась рукопись. Ведь Михаил Бубеннов был членом редколлегии при Твардовском. И именно он был против Гроссмана, что запечатлено в другой стенограмме, которая будет напечатана ниже. Но Твардовский тогда не посчитался с ним.

А сейчас Бубеннов берет реванш.

И я снова хочу напомнить дату - 2 февраля - за десять дней до появления в "Правде" правительственной статьи Бубеннова и за месяц до смерти Сталина.

Так надо было продержаться еще... Но по законам трагедии продержаться было нельзя.

Я уверена, в "Новом мире" известно о патриотическом рывке Бубеннова наверх. И о его верховном торжестве у Сталина и в ЦК.

Катастрофа, конечно, и качается под ногами земля.

Характерно и тревожно, что Фадеева на обсуждении нет, от руководства Союза - Сурков.

Это единственное обсуждение романа "За правое дело", на котором присутствует Василий Семенович Гроссман. Не мог он не явиться по зову Твардовского в журнал, который напечатал его. К тому же задача обсуждения, на первый взгляд, узкая и конкретная. О романе будут говорить почти исключительно генералы и полковники.

Хотел ли "Новый мир" опереться на них, отстаивая роман? Или отступая от него? Гроссман, мне кажется, об этом не знал. А Твардовский?

Председатель - Александр Трифонович Твардовский.

Во вступительном слове он сказал: "То, что наше сегодняшнее обсуждение, наша беседа, совпадает с днем, когда наша печать отмечает десятилетие Сталинградской Победы, а наше обсуждение посвящено книге, одной из первых в советской литературе, которая ставит своей задачей изображение Сталинградской эпопеи, это совпадение в какой-то мере должно определить особый характер нашей беседы, это совпадение должно быть очень лестным для автора романа, потому он может быть совершенно твердо убежден, что беседа будет идти на высоком уровне требований, беседа будет идти по-прямому, по-деловому, по-литературному".

Тут отлично слышен голос Твардовского, редактора, принявшего роман для опубликования, отлично видящего его высокие достоинства. Каким он был лишь месяц назад.

"Однако делать нечего, - продолжает Твардовский, - критерием искусства все же является действительность, и мы, рассматривая это произведение, первую часть задуманной эпопеи Гроссмана, подходя к этому "крыльцу", выражаясь словами Гоголя, которое вводит в какой-то незнакомый нам дом, мы не можем иначе поступить, как не обратиться к фактам той действительности, которая легла в основу этого романа, и к наличию того, что в этом романе есть..."

"И однако, - говорит он, - могут ли все эти успехи ослепить нас в отношении существенных и серьезных недостатков, которые имеются в этой первой части романа?

Нет!" - отвечает он на свой вопрос.

И критикует роман.

Слово берет генерал-майор Гарнич. И хотя он встречался с Гроссманом на первом Сталинградском фронте и на втором Белорусском, он считает, что образы, созданные писателем, "резко не удались. Они не являются типичными образами офицеров Советской Армии в ту эпоху".

И сообщает, что будет говорить не обо всем романе, так как "полагаю, что мы распределили этот трудоемкий процесс на всех присутствующих".

"Трудоемкий процесс..."

Генерал-майор Гарнич заявляет:

"Я считаю, что неуспех товарища Гроссмана является закономерным, естественным следствием его собственного неправильного взгляда, порочной концепции по отношению к нашим советским штабам... Мы не можем воспитывать население, молодежь в духе "штабоедства". Он впал во вредную крайность... Природа советского, Сталинского искусства ему не ясна".

И это свое положение он подробно и тщательно "доказывает", развивает, конкретизирует, снижая сразу уровень обсуждения до непроходимых низин.

Генерал-майор Гарнич говорит, что это "штабоедство" он обнаружил "в пятнадцати местах" романа.