Юлий Крелин - Исаакские саги

— Ваша культура! Коту под хвост! А в результате холокост.

— Вот, вот! Видали! Ради красного словца… Вот всё, что эти молодые знают и думают. Так он хоть из Москвы вырос. Там дед был. А эти и вовсе не знают. Это наша культура привела их к холокосту!

— Не нас — вас. Мы уже здесь.

— Действительно, они родились после. Сынок мой родился через четверть века после войны. Он и не знает про это толком.

— Вот и плохо. Наша идишистская культура прошла через две тысячи лет. И где она здесь? Кто они? Они евреи? Они здесь не евреи. Они израильтяне… Даже правильнее по языку — ивритяне. Они свой род ведут оттуда, то есть отсюда. А нас, что оттуда, от идиша — они в грош не ставят. Так вот, скажу я вам, они безродные, а не мы, которых при Сталине называли безродными. Мы шли в Европе из рода в род. И мы знали, почему наши фамилии такие. Я Хаим Глезер. И я понимаю, что предки мои занимались стеклом. А их фамилии? А он мне говорит бахур, а не бохер. Ушла из-за них наша культура, больше тысячу лет была нам хороша. Им плохо. Одной культурой в мире стало меньше. Ещё один цветок корова съела… — Дед не давал им и слова вставить. Возбудился, вскочил и договаривал последние слова стоя. — Они и пищу полуарабскую едят. Кошер! Им бы кошер в Москве…

— Так я и в Москве…

Но дед зло на него замахнулся и… — Извините… — и гневно поглядев на молодого ешиботника, стал быстро уходить.

Борис Исаакович крикнул вдогонку:

— До свидания. А кто вы?..

— Еврей я, а не ивритянин.

Борис Исаакович засмеялся, а сын мрачно сказал:

— Значит так и не выучил язык за двадцать лет. Тупой.

— Не суди, да не судим будешь.

— Нашел, кого цитировать. Я ему не верю.

— Ты в него не веришь, мальчик мой. Это другое дело.

А что-то в словах деда есть. Опошляют святые слова. Борису Исааковичу завтра улетать, кончается отпуск. Сыну идти в свою ешиву, что находится в арабской части Иерусалима…

В метро было сравнительно свободно. Так что я лишь один перегон стоял. Прямо передо мной освободилось место и я сел. Уходила приятная девушка с интеллигентным лицом. А может, она просто увидела, что стоит перед ней старик и деликатно сделала вид, что ей пора выходить. Во всяком случае, встала она около дверей. Если выходить ей — то все нормально, я в порядке. А если освободила место, следуя лишь правилам, что еще в детстве привили ей родители, то, безусловно, я должен бы расстроиться. Ведь я считаю себя ещё пока о-го-го, а со стороны, стало быть, я немощный старик.

Все правильно на этом белом свете. Эти мысли были следствием, а то и параллельны раздумьям над моей ситуацией в больнице.

Я отвлекся от мрачных… Вернее, я хотел себя отвлечь от происходившего… произошедшего и решил, хотя бы взглядом осмотреть коллектив, в котором я оказался в сей момент. Коллективом, как правило, у нас принято называть, в основном, общность, среди которой ты работаешь… в месте жизни, и где живешь, например. А вот окружающие в транспорте, в кино или в очередях — это народ, то есть массовый потребитель. Так что захотел осмысленно оглядеть окружающий меня народ.

Народ! А что называется у нас народом. Когда-то состоятельные люди говорили о народе, как о тех, что значительно ниже их по социальному и имущественному цензу. Потом разночинцы, уже просветившиеся основами наук и знаний, разнили себя от народа цензом образовательным. И почему-то чувствовали некую мифическую вину перед, как они думали, отличавшимся от них народом, что весьма способствовало развитию революционных вожделений среди родившейся интеллигентной публики. На самом деле это было снобистское верхоглядство и сословное самодовольство. На самом деле «массовый потребитель ширпотреба», и есть, по-видимому, настоящее определение «народа», который, пожалуй, в сегодняшнем снобистском понимании, и возомнил себя, действительно, центром мира. Это также соответствует действительности, как и то, что земля центр мира. Равно, как и интеллигенция, вообразив себя чуть ли не солнцем окружающего мира. Хотя и оно тоже не является центром не только мира, но даже вселенной, даже галактики. Реальный центр — это только точка внутри круга, от которой радиусы во все стороны равны. Я с детства был совсем никудышный ученик в сфере точных наук, поэтому и сравнение с окружностью возникло в моей голове лишь по неисповедимой наглости сноба.

Так вот, решив оглядеть народ, я почему-то вместо этого благого пожелания, вперился в свое отражение в стекле вагона.