Юлий Крелин - Исаакские саги

Может, еще можно спасти ногу, сделав сосудистую операцию.

— Вас какая поликлиника направила?

— Я из деревни. Мы под Липецком живем.

— Доктор, а надолго? Лежать долго? У нас там четверо детей осталось. — Это жена. У неё забот больше, чем у него.

Я еще не знаю, как положить — иногородний же. А она уже про сроки спрашивает. Да и удастся ли ногу сохранить?

— Так вы не москвичи? — Очень умный вопрос.

— Нам сказали, что вы это лечите. У вас один из наших оперировался. Оставили ему ногу.

Я решил, что лучше не выяснять, кому это мы ноги спасли. А вот как быть с этим?

— Ходить трудно? — Еще один мудрый докторский вопрос. — Сумеете доехать до министерства?

— Профессор, я съезжу, а он у вас пусть пока посидит.

Решила, видно, что если профессором поименует, то дело лучше пойдет. А может, и впрямь, решила. Раз главный здесь — стало быть, профессор. Главный в нашей квартире. А все ж понравилось — лесть, как комары, сколько не отмахивайся, а эффект на лице, или где-нибудь еще на теле.

Я объяснил жене, что и как нужно сказать в министерстве, чтоб направили к нам в больницу без денег. Привезет бумагу оттуда, я напишу, что потребно лечение, главный врач утвердит резолюцией разрешение, а приемный покой оформит и примет в отделение. На справке из деревенской больницы я сделал необходимую рекомендующую запись.

Жена ушла, больной остался в коридоре. Сделали ему и укольчик обезболивающий. Пусть ждет в относительном комфорте — то есть с меньшими болями.

Еще через пару часов звонок. Главный врач.

— Ты что?! По миру больницу хочешь пустить?

— Что такое?

— Почему иногороднему даешь разрешение на бесплатное лечение?

— Предложите ему. Может, он заплатит?

— Заплатит! Заплачет. Ты ж объяснил, как сделать бесплатно, где получить разрешение.

— Да он, может, и не откажется платить. Колхоз заплатит. Или совхоз. Где он там работает?

— Чистеньким хочешь остаться. Сам, мол, готов лечить бесплатно, а главный врач сволочь деньги тянет.

— Да причем тут! Я — за. Оформите его платно.

— Что ж я у колхозника с четырьмя детьми из кармана тащить буду?

— Ну и я также. Ну, ладно. Лечить-то будем бесплатно. Операцию, если по старому — веной его обойти склеротическое препятствие. А если на уровне сегодняшних умений?

— Что ты имеешь в виду?

— Поставить стент. Спиральку в зауженное место. И легче, и быстрее, и безопаснее.

— Ну? Делай.

— Две с половиной зелёных каждый стент..

— Хм! Ну, так делай по старому.

— Вот я и говорю: Здравствуй племя молодое, незнакомое.

— Что несешь? Не понимаю.

— Не обращайте внимание. Продолжаю дискуссию с молодёжью. Не состоятельные не состоялись для жизни. Могут ноги терять, могут и подыхать. Деньги должны быть у всех живых.

— Хватит дурью маяться. Работай лучше, а не болтай зря. Совсем на старости лет ополоумел.

Я засмеялся — с этим главным врачом мы уже работали вместе больше двадцати лет. Только я в больнице мог позволить себе так говорить с начальством. С этим начальством. Да и начальство только мне в больнице могло сказать так и о дурье и ополоумстве. Потому я и засмеялся в уже молчащую трубку. Но всё же, в уже молчащую.

Больного положили «за так». Может, привыкнем. Появятся богатые. Да только кой черт они пойдут в нашу больничку. Им все бывшие кремлевские услады и лечебки по карману будут. Да и коммерческие больницы строят. Куда нам-то со свиным рылом своим.

Ну, а фигура, импотенция?.. Это уж они. Я-то — за, но уже без меня, наверное. А жаль. Мы так ждали. Поздно. На целую жизнь опоздали. На мою.

Так сказать, здравствуй новая жизнь! Прощай старая. В который уж раз? Может, в последний? Для меня в последний…

А Перса обязательно забудут.

Как меня взяли в операционную, как везли, что говорили и говорили ли вообще что-нибудь, были ли рядом врачи, коллеги мои, ничего не помню. А уж потом, так сказать, увидел себя в реанимационной. Всё уже было позади. Инфаркт не успел состояться. А может быть, он бы и не случился? Кто знает — медицина наука не точная. Но, когда утром появились боли в левой руке, потом стали, прямо, бить в челюсть откуда-то снизу, я и решил, что это стенокардия. Но всё ж сам приехал в больницу. Кардиограмму сделали, крыльями захлопали: «Борис Исаакович! Борис Исаакович!» А меня испугал не сам факт изменений кардиограммы, — не больно-то я в них разбираюсь — а то, что обращаться ко мне, называть стали отчетливо полным именем. А они ведь всегда сглатывали отдельные звуки — Барсакыч всегда у них получалось. А тут…