Жан-Поль Сартр - II. Отсрочка

— Гюстав, — прошептала она. Бирненшатц не ответил.

— Ты сегодня совсем тихий.

— Да, — признал Бирненшатц.

Тем не менее, он опустил газету и посмотрел на жену из-под очков. Он выглядел усталым и постаревшим: Элла почувствовала, как у нее сжимается сердце; ей хотелось поцеловать его, но лучше было не начинать излияния чувств при матери, которая и так была к ним сильно расположена.

— Ты хотя бы доволен? — спросила госпожа Бирненшатц.

— Чем? — сухо спросил он.

— Ну как же, — уже стеная, проговорила она, — ты мне сто раз говорил, что не хочешь этой войны, что это была бы катастрофа, что нужно вести переговоры с немцами, я думала, что ты будешь доволен.

Бирненшатц пожал плечами и снова взял газету. Госпожа Бирненшатц на минуту остановила полный удивления и упрека взгляд на этом бумажном укреплении, ее нижняя губа дрожала. Потом она вздохнула, с трудом встала и направилась к двери.

— Я больше не понимаю ни мужа, ни дочь, — выходя, сказала она.

Элла подошла к отцу и нежно поцеловала его в макушку.

— Что с тобой, папа?

Бирненшатц положил очки и поднял к ней лицо.

— Мне нечего сказать. Я уже не в том возрасте, чтобы участвовать в войне, не так ли? Поэтому я лучше промолчу.

Он старательно сложил газету; он пробормотал как бы самому себе:

— Я был за мир…

— В чем же дело?

— В чем же дело…

Он наклонил голову направо и поднял правое плечо смешным детским движением.

— Мне стыдно, — мрачно сказал он.

Большой Луи вылил ведро в уборную, тщательно подобрал всю воду губкой, затем положил губку в ведро и отнес на конюшню.

Он закрыл дверь конюшни, перешел через двор и вошел в корпус Б. Общая спальня была пуста. «Они совсем не торопятся уезжать; наверное, им здесь нравится». Он вытащил из-под кровати свои гражданские брюки и пиджак. «А мне не нравится», — сказал он, начиная раздеваться. Он еще не смел радоваться, он говорил: «Вот уже восемь дней, как ко мне тут все цепляются». Он надел брюки и старательно разложил на кровати свои военные вещи. Он не знал, возьмет ли его обратно хозяин. «А кто же теперь пасет баранов?» Он взял рюкзак и вышел. Около умывальника стояли четыре человека, они смеялись, глядя на него. Большой Луи поприветствовал их рукой и пересек двор. Теперь у него не было ни гроша, но вернуться можно и пешком. «Я буду помогать на фермах, и мне дадут чего-нибудь перекусить». Вдруг он снова увидел бледно-голубое небо над вересковыми зарослями Канигу, снова увидел маленькие подвижные зады баранов и понял, что он свободен.

— Эй, вы! Куда вы идете?

Большой Луи обернулся: это был сержант Пельтье, толстяк. Он, задыхаясь, подбежал к Большому Луи.

— Что это такое! — на бегу говорил он. — Что это такое! Он остановился в двух шагах от Большого Луи, багровый от гнева и удушья.

— Куда вы направляетесь? — повторил он.

— Я ухожу, — сказал Большой Луи.

— Вы уходите? — изумился сержант, скрестив руки. — Вы уходите!.. И куда же вы уходите? — с безнадежным негодованием спросил он.

— Домой! — ответил Большой Луи.

— Домой! — вскричал сержант. — Он идет домой! Ну конечно, ему не нравится еда, или же койка скрипит. — Он снова стал угрожающе серьезным и приказал:

— Доставьте мне удовольствие, сделайте полуоборот и назад — рысью марш! И я вами займусь, мой мальчик.

«Он еще не знает, что они помирились», — подумал Большой Луи. Он сказал:

— Господин сержант, подписан мир.

Сержант, казалось, не верил своим ушам.

— Вы строите из себя дурака или хотите меня купить?

Большой Луи не хотел сердиться. Он повернулся и продолжал свой путь. Но толстяк побежал за ним, дернул его за рукав и загородил ему дорогу. Он уперся в него животом и закричал:

— Если вы сейчас же не подчинитесь, вас ждет военный трибунал!

Большой Луи остановился и почесал голову. Он думал о Марселе, и у него заболела голова.

— Вот уже восемь дней, как ко мне тут все цепляются, — тихо произнес он.

Сержант вопил и тряс его за куртку:

— Что вы говорите?!

— Вот уже восемь дней, как ко мне тут все цепляются! — громовым голосом крикнул Большой Луи.

Он схватил сержанта за плечо и ударил его по лицу. В следующий момент ему пришлось просунуть руку сержанту под мышку, чтобы поддержать его, и он продолжил избиение; он почувствовал, как сзади его обхватили, а затем заломили руки. Он отпустил сержанта Пельтье, который, не охнув, упал на землю, и начал трясти типов, вцепившихся в него, но кто-то подставил ему подножку, и он упал на спину. Они начали его тузить, а он, уклоняясь от ударов, вертел головой налево и направо и повторял, задыхаясь: