Жан-Поль Сартр - II. Отсрочка

— Это надо обмыть!

Возможно, есть полицейские, которые любят друг друга, или люди на улице и в домах, они улыбаются друг другу, они помогают один другому, они разговаривают друг с другом почтительно и вежливо, вероятно, есть среди них такие, кто любит друг друга изо всех сил, как Зезетта и Морис. Наверно, все потому, что они старше: у них было время привыкнуть друг к другу. Молодой человек — это путник, который ночью заходит в полупустое купе: люди его ненавидят и рассаживаются так, чтобы он подумал, будто места нет. Однако мое место обозначено, потому что я родился. Иначе я просто гниль. Полицейские за дверью снова засмеялись, один из них произнес слово «Мюнхен». Улицы, дома, вагоны, комиссариат: доверху переполненный мир, мир людей, и Филипп не мог туда войти. Он на всю жизнь останется в камере вроде этой, в норе, которую люди придерживают для тех, кого не признают. Он увидел маленькую женщину, полную и смешливую, с гладкими руками, наложницу. Он подумал: «Как бы то ни было, она будет носить по мне траур». Дверь вдруг открылась, и вошел генерал. Филипп отодвинулся на скамье в самый темный угол и крикнул:

— Оставьте меня! Я хочу отбыть наказание, мне не нужно вашего покровительства.

Генерал разразился смехом. Быстрым сухим шагом он пересек камеру и стал перед Филиппом.

— Отбыть наказание? За кого ты себя принимаешь, олух?

Локоть поднялся помимо воли Филиппа и расположился перед щекой, чтобы отразить удары. Но Филипп туг же опустил его и твердым голосом сказал:

— Я дезертир.

— Дезертир! Гитлер и Даладье завтра подписывают мирный договор, мой бедный друг: войны не будет, и дезертиром ты не был и не будешь.

Он с издевкой рассматривал Филиппа.

— Даже для того, чтобы совершить зло, нужно быть мужчиной, Филипп, нужно иметь волю и твердость. Ты же всего лишь вздорный и плохо воспитанный мальчишка; ты проявил неуважение ко мне и вверг мать в страшное беспокойство: вот и все, на что ты оказался способен.

Смеющиеся полицейские заглядывали в полуоткрытую дверь. Филипп вскочил, но генерал взял его за плечо и принудил сесть.

— Ты куда? Нет уж, выслушай меня до конца. Твоя последняя выходка доказывает, что твое воспитание надлежит исправить. Теперь твоя мать согласна, что она проявляла к тебе чрезмерную слабость. Теперь я беру на себя заботу о тебе.

Он еще ближе подошел к Филиппу. Филипп поднял локоть и закричал:

— Если вы меня тронете, я покончу с собой!

— А вот это мы еще посмотрим, — сказал генерал. Он левой рукой опустил его локоть, а правой дал ему две пощечины. Филипп рухнул на скамью и заплакал.

В коридоре царило веселое оживление, какая-то женщина напевала «Иди, маленький юнга». Он их всех ненавидел, они мне до смерти надоели. Вошла медсестра, неся на подносе обед.

— Я не хочу есть, — сказал он.

— Нет, нужно поесть, месье Шарль, а то вы еще больше ослабнете. А вот вам хорошие новости для аппетита: войны не будет; Даладье и Чемберлен будут встречаться с Гитлером.

Он недоуменно посмотрел на нее: и правда, ведь эта история с Судетами все еще тянется. Она немного покраснела, глаза ее блестели:

— Что? Вы недовольны?

Меня сорвали с места, унесли, как мешок, измучили, а сами и не собираются воевать! Но он не разгневался: все это было так далеко.

— А что, по-вашему, мне веселиться? — спросил он.

1 час 30 минут.

Господа Масарик и Мастный, члены чехословацкой делегации, ждали в комнате сэра Горация Вильсона в обществе господина Эштон-Гуоткина. Мастный был бледен и потел, под глазами у него были темные круги. Масарик шагал взад-вперед; господин Эштон-Гуоткин сидел на кровати; Ивиш забилась в угол кровати, она его не чувствовала, но ощущала его тепло и слышала его дыхание; она не могла заснуть и знала, что он тоже не спит. Электрические разряды пробегали по ее ногам и бедрам, она умирала от желания повернуться на спину, но если она шевелилась, то прикасалась к нему; пока он думает, что она спит, он оставит ее в покое. Мастный обернулся к Эштон-Гуоткину и сказал:

— Как долго…

Господин Эштон-Гуоткин виновато и безразлично покачал головой. Масарик покраснел и глухо сказал:

— Обвиняемые ожидают приговора.

Господин Эштон-Гуоткин, казалось, не слышит его. Ивиш думала: «Неужели эта ночь никогда не закончится?» Она вдруг почувствовала на своем бедре очень нежную плоть, он пользовался ее сном, чтобы притронуться к ней, не нужно шевелиться, иначе он заметит, что я проснулась. Плоть скользнула вдоль бедер, она была горячая и мягкая, это была его нога. Она сильно прикусила нижнюю губу, а Масарик продолжил: