Андрей Шляхов - Лев Толстой и жена. Смешной старик со страшными мыслями

«Все его прошедшее так ужасно для меня, что я, кажется, никогда не помирюсь с ним, — напишет Соня в дневнике уже после замужества. — Разве когда будут другие цели в жизни, дети, которых я так желаю, чтоб у меня было целое будущее, чтоб я в детях своих могла видеть эту чистоту без прошедшего, без гадостей, без всего, что теперь так горько видеть в муже. Он не понимает, что его прошедшее — целая жизнь с тысячами разных чувств хороших и дурных, которые мне уж принадлежать не могут, точно так же, как не будет мне принадлежать его молодость, потраченная Бог знает на кого и на что...»

«...всё то нечистое, что я узнала и прочла в прошлых дневниках Льва Николаевича, никогда не изгладилось из моего сердца и осталось страданием на всю жизнь», — писала она в автобиографическом сочинении «Моя жизнь».

Неделя перед свадьбой всегда полна хлопот, большей частью — приятных, знаменующих начало новой жизни. Софья Андреевна вспоминала: «Эта неделя прошла, как тяжелый сон. Для многих свадьба моя оказалась горем (явно имелись в виду родители и старшая сестра Елизавета. — А.Ш.), и Лев Николаевич страшно торопил свадьбой. Моя мать говорила, что нужно сшить если не все приданое, то хотя бы все самое необходимое.

— Да ведь она одета, — говорил Лев Николаевич, — да еще всегда такая нарядная.

Кое-что сшили мне наскоро, главное — весь свадебный наряд, и назначили свадьбу на 23-е сентября, в 7 часов вечера, в дворцовой церкви. У нас шли спешные приготовления, но и у Льва Николаевича было много хлопот. Он купил прекрасный дормез, заказывал фотографии всей моей семьи, подарил мне брошку с брильянтом. Снял и свой портрет, который я просила вделать в подаренный мне отцом золотой браслет... Я вся была поглощена своей любовью и страхом потерять любовь Льва Николаевича. И этот страх и потом, во всю мою жизнь, оставался в моем сердце...»

Когда зашел разговор о совместном будущем, непременный между женихом и невестой, Лев Николаевич предложил Соне выбрать: остаться ли после свадьбы пожить в Москве с родными, уехать ли за границу или прямиком отправиться в Ясную Поляну, их общий дом. Соня выбрала последнее, желая сразу начать серьезную семейную жизнь, что очень обрадовало ее будущего мужа. Во всяком случае, так показалось Соне.

«Анна Каренина», часть пятая, глава первая: «Когда он (Левин. — A.IIL) передал Кити совет Степана Аркадьича ехать за границу, он очень удивился, что она не соглашалась на это, а имела насчет их будущей жизни какие-то свои определенные требования. Она знала, что у Левина есть дело в деревне, которое он любит. Она, как он видел, не только не понимала этого дела, но и не хотела понимать. Это не мешало ей, однако, считать это дело очень важным. И потому она знала, что их дом будет в деревне, и желала ехать не за границу, где она не будет жить, а туда, где будет их дом. Это определенно выраженное намерение удивило Левина».

Был ли Лев Николаевич обрадован, или всего лишь только удивлен, большого значения не имеет. Главное, что он не оспаривал этого решения своей невесты, а значит, оно пришлось ему по душе.

Наконец, «тяжелый сон» подошел к концу. Наступило 23 сентября — день свадьбы.

«В день свадьбы страх, недоверие и желанье бегства. Торжество обряда. Она заплаканная», — написано в дневнике Толстого.

«Страх, недоверие и желанье бегства»... Разумно ли под властью подобных чувств вести девушку под венец? Тем более, будучи значительно старше и опытнее ее. Судя по этой дневниковой записи, Лев Николаевич не мог быть причислен к числу счастливых молодоженов.

Софья Андреевна описала этот знаменательный день более подробно. Утром к ней явился жених, который «начал меня мучить допросами и сомнениями в моей любви к нему». «Мне даже казалось, что он хочет бежать, — верно подметила невеста, — что он испугался женитьбы. Я начала плакать».

Уединение нарушила Любовь Александровна, которая принялась упрекать Льва Николаевича. «Нашел, когда ее расстраивать, — говорила она. — Сегодня свадьба, ей и так тяжело, да еще в дорогу надо ехать, а она вся в слезах». Толстой смутился, перестал «мучить допросами и сомнениями» и вскоре ушел готовиться к венчанию.

Точно так же, как Лев Николаевич, поступает и Левин: «Оставшись один... Левин еще раз спросил себя: есть ли у него в душе это чувство сожаления о своей свободе, о котором они говорили? Он улыбнулся при этом вопросе. «Свобода? Зачем свобода? Счастие только в том, чтобы любить и желать, думать ее желаниями, ее мыслями, то есть никакой свободы, — вот это счастье!»