Патрик Рамбо - Деревенский дурачок

— Конечно нет. В сорок втором исчезли.

— А потом вернулись?

— Постойте-ка! На них же донесли!

— Кто донес?

— Мадам Пироне.

— Консьержка…

— Ну да. На самом деле эти люди не были истинными французами, вы понимаете, о чем я? Вот полиция и сцапала их с утра пораньше.

— Гнусные гестаповцы…

— Французские полицейские просто выполняли свой долг.

— С тех пор несчастных никто не видел?

— Туда им и дорога!

— А дальше что?

— В смысле?

— Кто поселился после них в моей квартире?

— Племянник мадам Пироне, кто же еще. Славный юноша. Ловкий, денежки загребал, мне, кстати сказать, приносил нежнейшие бараньи отбивные и шелковые чулки.

— С черного рынка? Он сотрудничал с немцами?

— Зачем так грубо? Сразу видно, не жили вы во время войны. Слишком молоды, чтоб других судить.

— И что сталось потом с этим племянником?

— После освобождения его приговорили.

— К тюрьме?

— Нет, к высшей мере.

— А дальше что?

— Не слишком ли вы любопытны?

— Я очень любопытен.

— Кто еще там жил? Погодите… Вспомнила, семейство Клерико. О них ничего дурного не скажешь, вежливые, приличные. Муж, жена и дочь.

— Значит, в пятьдесят третьем году здесь жили именно они?

— Разумеется.

— Вы помните их дочку?

— Мартину? Прекрасно помню. Как-то зимой лечила ее от бронхита.

— Как она выглядела?

— Обычная девочка, одевалась модно, волосы стягивала в хвост резинкой. Я еще говорила ей: «Деточка, с этими резинками ты облысеешь!» Но Мартина не успела облысеть…

— Что же с ней случилось?

— Ехала на мопеде, и где-то на Больших бульварах ее сбили. Спасти не удалось. Чудовищные травмы. Ее переехал грузовик.

— Когда это произошло?

— О, я отлично помню тот день, день моего сорокалетия. Ко мне как раз пришла близкая подруга, мы с ней познакомились еще в Шамбери.

— А число?

— Двадцать пятого мая тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Что с вами? Вы так побледнели, бедняжка!

— Нет-нет, спасибо, со мной все в порядке.

— А зачем вам эти подробности? Может, вы решили спиритизмом заняться?

В глубокой задумчивости я спустился к себе на третий. Мартина Клерико. Погибла, ее сбила машина. Так вот кого я видел в нашей спальне. Был ли у нее белый пудель? Вполне возможно. Надо было спросить у врачихи. Теперь поздно. Не возвращаться же к чокнутой старухе с вопросом о пуделе! Входя в нашу квартиру, чьи стены помнили столько неприятных событий, я машинально включил свет да так и застыл на пороге. Где вы, китайские фонарики? Вместо фонариков зажглась люстра.

Бабушкина люстра с хрустальными слезами-подвесками, искусственными свечами, абажурами в оборках над каждой «свечкой». При тусклом освещении я оглядел знакомую прихожую, вернее, некогда знакомую, поскольку переменилось все: и обои, и обстановка, вдобавок на стене появилась отвратительная картина — пузатая ваза с фруктами. Старинный телефонный аппарат, черный, высокий, стоял на полочке. Застекленные двери с занавесками были плотно закрыты. Я начал привыкать к перемещениям в прошлое и на этот раз осмелел: смысла нет сопротивляться, лучше все обследую. Двинулся вперед по коридору. Ковер бесследно исчез, под ногами поскрипывал паркет. Удача. Если кто-то начнет подкрадываться, я услышу. В ванной горел свет, оттуда слышался шум воды. Он прибавил мне храбрости: вряд ли привидения моются мочалкой. Сквозь приоткрытую дверь я увидел, как девушка в носочках, одетая точно так же, как в прошлый раз, пробует пальчиком воду в ванне. В старинной ванне на когтистых лапах. Раковина по сравнению с нашей стала меньше, а вот топили и тогда уже здорово. Ванную наполнял пар. Девушка пятидесятых годов расстегнула пояс, сняла с волос резинку, встряхнула головой. Потом обернулась ко мне, но не вскрикнула от изумления, она меня не видела, но, когда она проходила мимо меня, направляясь к себе в спальню, я все-таки вжался в стену. В спальне она сняла блузку, юбку, носки и вернулась, чтобы закрыть кран. Полуголая галлюцинация несколько смутила меня, и я в растерянности отступил в спальню. На полосатом покрывале лежала одежда девушки. Я взял ее в руки, помял шелковистую ткань, потрогал белый нейлон. Что все это значит? Неизвестно. В голове пусто. Теряя сознание, я повалился на кровать.

Пришел в себя, услышав родной голос Марианны: «Ты так и проспал весь день?» В полной расслабленности я лежал на животе, уткнувшись носом в подушку. С трудом поднялся и постепенно осознал, что я, несомненно, у себя дома, кругом разбросаны мои вещи, привычный милый беспорядок, а полосатого покрывала нет в помине, как нет и нейлоновой блузки, которую я сжимал в руках в момент обморока. В бессильной ярости я стал колотить подушку.