Патрик Рамбо - Деревенский дурачок

Беготня, толчея — Марианна упала и заплакала. Маргарита бросила книгу и поспешила на помощь, но я оказался проворнее и уже поднял девочку. Как странно было вытирать Марианне платком разбитую коленку, а потом держать ее на руках, видеть ее меленькие молочные зубки, слышать, как она всхлипывает и сопит. Маргарита поблагодарила меня за отзывчивость. Я подобрал в траве ее книгу и прочел вслух первую фразу:

— «Долго я не решался отдать жизни силы, скопленные для смерти».

— Вам нравится Пьер Бенуа?

— Он неплохо пишет.

— Вы вряд ли любите романы о любви.

— Да, мадам, я предпочитаю смешные истории.

— Я тоже — и в книгах, и в жизни.

— В жизни все жанры перемешаны.

Марианна все еще хромала, и я предложил отнести ее до дому на руках. Маргарита согласилась.

— А вам не будет тяжело? Ей ведь уже пять лет.

Мы не спеша подходили к улице Ньель, Марианна положила голову мне на плечо и уснула. Много лет спустя она вот так же будет засыпать у меня на плече.

— Удивительно, — сказала Маргарита. — Обычно она боится чужих.

— Так, может быть, я ей не чужой?

Мы рассмеялись. Но Маргарита не знала, чему смеюсь я.

Какой же я глупец! Упустил счастливую возможность познакомиться! Не решился проводить их дальше, распрощался у дверей консьержки. А все потому, что нес на руках Марианну, баюкал ее и потом долго не мог опомниться от волнения. К Галюша пришел поздно ночью — просто-напросто забыл про них. Словно с того света вернулся. Дрожал от возбуждения, как старый любитель подглядывать. Постыдный интерес к маленькой девочке поначалу даже не пробудил во мне раскаяния, я не сопротивлялся ему, и теперь меня мучила совесть.

Я зажег свет в прихожей. В темноте меня поджидала Одетта.

— Мы с Луизой чуть с ума не сошли от беспокойства.

— Что может со мной случиться после всего, что я пережил?

— Да, но…

— Что, черт возьми?!

— Я уложила Луизу в вашей спальне.

Бесшумно вошел. Луиза посапывала в моей кровати. Мне пришлось устроиться в вольтеровском кресле. С ослиным упорством я все думал и думал о странных событиях прошедшего дня. Раз я мог взять на руки Марианну, настоящую в память о будущей, мою и в то же время мне незнакомую, значит, в один прекрасный день я случайно встречусь с самим собой в образе маленького мальчика. Такая перспектива не давала мне уснуть. Мысль, что я одновременно и взрослый, и ребенок, приводила в отчаяние. До самого рассвета я просидел в кресле, измученный, подавленный, оцепеневший, вне времени и пространства, то есть буквально заблудившийся в пространстве и во времени. Раньше я думал: раз сладил с прошлым, слажу и с судьбой. Сначала мне казалось, что нужно активно вмешиваться, потом — что мудрее отстраниться, теперь у меня осталась единственная надежда покончить со всеми муками — встать и прямо сейчас выброситься из окна.

Было похоже, что на меня внезапно нашло полное затмение. Луиза испугалась, даже мошенники Галюша обеспокоились. И засуетились. Я не мигая смотрел перед собой, но отлично понимал, о чем они толкуют.

— Он теперь все время молчит, — с тревогой говорили они друг другу.

— Даже на вопросы не отвечает.

— Может, его как следует встряхнуть? Если человеку нужно вправить мозги, грубость не повредит. Утопающие отбиваются, когда их вытаскивают на берег, а потом сами же благодарят.

— Он глядит на нас, но никого не видит.

— И чего он уставился на голую стену, что ему там мерещится?

— Мы его вылечим.

— Ему необходим полный покой.

— Он и так ничего не делает, бездельничает целыми днями.

— Но ведь он в таком состоянии!

— Я вызвал профессора Маршодона, вечером он его осмотрит.

— Маршодон? Который лечит электрошоком?

— Пережившим шок электрошок помогает.

— Господи, что же с ним случилось?

— Этого мы никогда не узнаем.

— Спасибо за заботу, милые друзья! — сказал я и встал.

Разинув рты, они так и застыли от удивления, а я спокойно надел пиджак, вышел и прикрыл за собой дверь.

На Елисейских Полях еще можно было увидеть конские яблоки: туристы катались до площади Звезды и обратно в повозках, запряженных лошадьми. Из серой массы выделялось яркое пятно. Ни один кучер не мог сравниться с Рашель Доранж, бывшей цирковой наездницей. Рыжая, в котелке, пестрых шароварах и оранжевой куртке, она гордо пощелкивала кнутом. В наш век автомобилей она одна хранила верность прошлому. Еще в шестидесятые я видел, как она правит своим росинантом среди потока машин.