Анна Матвеева - Есть!

– Слушаю вас, – вежливо сказал он.

– Давид, что случилось?

– Геня? Наконец-то! Где ты? Все еще в этой бородатой деревне? Вы там вообще знаете, что в мире происходит?

Колымажский так орал в трубку, что, честное слово, даже природа притихла. А я, как любой человек после такого вступления, подумала о самом страшном – что началась война. А что? Люди моего поколения выросли под «угрозы американской военщины» и песни о японских журавликах. Я до сих пор помню, как нужно вести себя во время всеобщей эвакуации, и умею быстро надевать противогаз.

– Идиот, она решит, что война началась! – закричал в трубке далекий родной голос. Ирак! Как я по ней соскучилась!

– Геня, возвращайся скорее! – торопилась моя помощница. Она говорила так, будто озиралась по сторонам. И опасалась не успеть закончить разговор. – В стране экономический кризис, у нас кризис жанра – и вообще ужас. Приезжа…

Она отключилась на полуслове, связь пропала, на дисплее высветилась ровная надпись: «Нет сигнала». Это были финальные титры.

Я поднялась на ноги и рядом увидела живое грибное море лисичек, а вдали за соснами – коренастые домики Пенчурки.

переломная

Родители разворчались: «Сначала приехала без предупреждения, теперь так же резко уезжает…» Они явно перестарались с брюзжанием и недовольством: из-под вороха эмоций выглядывали облегчение и даже радость. А что? Я прекрасно понимала родителей – к маленькой Генечке, которую они тетешкали тридцать шесть лет назад, взрослая лохматая телеведущая отношения не имеет. Детям в такой ситуации значительно проще – родители спустя годы остаются взрослыми и знакомыми, а вот сами отпрыски мутируют в толстых дельцов, стервозных училок или телевизионных звезд на стадии заката.

Кстати, в Пенчурке – закаты дивной красы. Я несколько дней караулила, когда солнце исчезнет с горизонта – не смоется по-тихому, как у нас в городе, а уйдет со сцены торжественно и гордо, будто заслуженная артистка, получившая главную театральную премию.

Пока мы с папой шагали по лесу к автобусной остановке, солнце копило силы для очередного яркого прощания и так жахнуло напоследок по стеклам фырчащего «Богдана», что я, каюсь, пожалела о том, что уезжаю. Все-таки здесь красиво. И староверы не такие уж страшные, какими их малевало воображение: тетки тем более, как говорилось, у них по домам сидят, а от теток, знаю по своему горькому опыту, в жизни все главные беды.

– Приезжай, дочка, когда захочешь, – сказал папа, уколов меня на прощание бородой. – Мы с тобой на рыбалку сходим!

Бедный папа! Так и не привык, что у него нет сына.

Я, между прочим, тоже не представляю собственную дочку. Девочку воспитывать намного труднее, чем парня, – очень много сверхзадач, большая часть которых мне самой до конца не ясна.

Вызванивать Колымажского, Ирак и Аллочку с Пушкиным я начала сразу после того, как пенчурские леса сменились инопланетным пейзажем Гадова – заводского городка с насмерть замученной природой. Кто-то мне рассказывал, что в Гадове жители поголовно болеют раком – верится легко. Вместо деревьев близ Гадова торчат высохшие палки, а земля здесь каменная, мертвая. В самом городке вздымались кверху трубы завода, похожие на гребенку с выломанными зубцами. Страшная сказка.

Колымажский, Ирак и Аллочка с Пушкиным не отвечали на мои звонки – более того, телефоны у них были отключены, а городские номера предлагали длинные гудки, распиливающие воздух, или равнодушный бред автоответчиков.

«Абонент временно недостоин…», – послышалось в очередной раз вместо «недоступен», и я, разозлившись, отключилась. Прислонившись к окну, рядом дремала уютная бабулька в беретике – от нее пахло точно так же, как от моей ба Ксени. Странно: человека нет, а запах, точнее, память о запахе живет. Пахнет лежалыми карамельками, камфарой, огуречным лосьоном и самую малость булочками. Булочками с корицей и сахарной пудрой. Я придвинулась ближе к бабульке и тоже уснула.

Разбудил меня громкий голос Остапа Бендера.

– Ты вообще где? – кипел П.Н., вопли которого не умещались в крошечной трубочке телефона. Бабулька уважительно отодвинулась.

– В автобусе, – шепотом ответила я, опасаясь разбудить спящих пассажиров.

– Она в автобусе! – хохотнул П.Н., как будто я сморозила нечто настолько смешное, что у него сил нет придумать ответную реплику.

– Правда, в автобусе, Павел Николаевич! Зря смеешься!

Впервые я услышала, как странно звучит со стороны это полувыкающее обращение. Недотыкомка… Ведь так – на «вы» и по имени-отчеству, говорят друг с другом только простонародные старички со старушками. Я немедленно исправилась:

Читать дальше