Анна Матвеева - Есть!

– Возьмите хорошую грудинку, надрежьте ее и раскройте кусок мяса, как книгу…

Павел Николаевич мурлычет и чавкает, чавкает и мурлычет. За соседним столиком деликатно едят панакотту Иран, Ирак и Кирилл Сергеевич.

– Удивительная панакотта, – восторгается Кирилл Сергеевич, – вкусная, но совсем не жирная! И как уместно с мороженым! Странно, что все эти парни при такой кухне выглядят как жертвы гамбургера.

– Наследственность, – вздыхает Ирак, а Иран угрюмо косится в сторону кухни.

– Если бы мне доверили закончить историю, – говорит Иран, – я бы сделала все, как прописано в жанре. В конце у меня была бы мощная кухонная схватка героинь, удары сковородами и падение в торт лицом. Потом победила бы дружба и страсть к профессии, а читатель испытал бы заслуженный множественный катарсис.

– А если б я была царица, – вмешивается Аркадий Пушкин, – я бы вообще не стала… то есть не стал бы, устраивать итальянское путешествие. Я бы разобрался с обеими тетками дома, в родных декорациях. Запросто!

– А я бы, – воодушевляется игрой Мара Михайловна, – я бы взяла в главные героини не Еку с Геней, а себя и Берту Петровну! Вот был бы всем финалам финал! Старая лошадь борозду не портит, и, если научить ее новым трюкам…

– Хороший финал – это как хороший десерт, – рассуждает Юрик Карачаев. Юрик ведет беседу будто только со своим визави – Денисом Григорьевичем Мертвецовым, непонятно каким ветром унесенным в «Ла Белла Венецию». Говорит Юрик слишком громко для одного только Мертвецова (он, бедный, морщится гармошкой), и его слышат все – и в ресторане, и на кухне. – Некоторые люди вообще не мастера по финалам. Не умеют они заканчивать – у них любой обед становится прерванным актом.

– Они пишут, как сказал бы мастер, регрессивные и разветвленные романы, – подхватывает тему Владимир, – и ссылают лишних героев на вечное поселение в забытые богом итальянские рестораны.

– Нас, правда, сослали! – говорит Мара Михайловна словно с обидой, но на самом деле глаза ее поблескивают довольством, как у сытой свинки. – Избавились как от просроченных ингредиентов!

– Еще ладно, место выбрали приличное, – язвит Пушкин и тут же вдохновенно декламирует: – «Вновь я посетил…»

С кухни выходит Ека в белоснежном халате и высоком шефском колпаке.

Она несет кремовый торт в виде женской головы.

– Саломея, – шутит образованная мама Владимира, – с головой Юдифи.

– Аллочка, – командует Ека, – помоги-ка мне разрезать торт.

– Может, еще и состирнуть по-быстрому? – сердится Аллочка, но покорно встает и закатывает до локтей рукава серого пиджачка.

– Нет, нам и правда повезло с местом, – уговаривает всех Берта Петровна. – И Венеция совсем рядом – с ума сошли жаловаться? Подождем, может быть, автор о нас однажды вспомнит…

– Жаль, что на роль автора брали только одного из нас, – говорит Ека, – и я до сих пор не понимаю, почему эту роль дали не мне. Из меня получился бы такой шикарный автор! Я бы ни за что не позволила таким людям, как вы, П.Н., сидеть в ожидании чуда. И готовлю я все-таки лучше, чем она!

– Готовить мы все умеем, – сообщает Гриша Малодубов, – а вот сочинять…

Павел Николаевич решительно стучит ножом по бокалу. Из кухни бегут четыре толстяка с мамой Аннунциатой.

– У меня родился тост, – говорит Павел Николаевич. Сейчас он еще пуще прежнего похож на человека, которому только что вкололи сыворотку правды. – Если у тебя есть дар, пусть даже это всего лишь дар есть, его нельзя скрывать, убивать и терять. Да будем есть!

– И будем ждать! – отзываются герои застольного труда.

Торт разрезан. Еке достался левый глаз кремовой женщины. Мара Михайловна отхватила себе сразу и нос, и губы.

За окном идут дождь и незнакомая фигура в длинном платье.

– Священник? – спрашивает Ека. – Запретный поп?

– Новая героиня! – утверждает Юрик.

– Новая книга, – хлопает в ладоши Берта Петровна.

Кремовый шоколадно-карий глаз оплывает в тарелке.

Сейчас незнакомка откроет дверь и стряхнет капли с зонта.