Сергей Ведерников - Пятицарствие Авесты

Протянув больше пятидесяти метров изолированного провода от бани, находившейся на полпути к речке и куда уже был проведен свет, он уложил резиновый шланг, предназначенный для полива огородов, до самой речки, с тем чтобы по нему подавать воду к дому. Работа заняла достаточно много времени, и управился с ней он только к обеду, хотя ему и помогали племянники, проснувшиеся уже поздно. Решив завершить оставшиеся дела после обеда, он сидел, освежённый купанием, на крыльце в тени дома, когда вышедшая из избы мать присела рядом.

— С кем это ты разговаривал вчера под окошком?

— Ты знаешь, мам, это Александр Филимоновнин приехал в гости. Помнишь его?

— Как же, как же не помню! Однако лет двадцать я его не видела. Что он? Как?

— Плохо. Сын у него повесился.

— Да что ты! Вот беда! Вот беда! Что хоть произошло?

— Говорит: жена загуляла.

— Ох ты, господи! Ну и дела! Жалко парня. Я ведь немного помню его маленьким. И жену Александра помню — Лиду, дояркой была. Говорили, что спуталась с начальником отделения, потому и уехали из деревни.

Александр настоял. Вот ты — тоже уехал, а с этим-то у тебя всё в порядке? Вера тебе верна?

— Мам! — почти угрожающе произнёс Виктор.

— Ладно, ладно. Живите, как хотите. Только надо было тебе жениться на той девушке из Ильинска. Про неё ты рассказывал как-то.

— У меня ведь дети, ма, — с укоризной произнёс Виктор.

— И потом… Она умерла.

— Умерла! — удивлённо воскликнула мать. — Когда?

— Тогда же, в сентябре.

— Из-за тебя?! — всплеснула она руками.

Он молчал, не желая больше говорить об этом.

— Господи, прости! Прости его, господи! — заплакав, она встала и ушла с крыльца.

Виктор угрюмо подумал: «Ну вот, теперь я уж и для матери — убийца», а мать хоть и успокоилась к обеду, но всё же было видно, что она явно расстроена.

Пообедав, он принялся налаживать мостик у берега реки, с которого можно было бы и купаться, и забирать воду насосом для подачи по подготовленному водопроводу, но, едва начав работу, вынужден был остановиться, когда подошёл ночной гость.

— Бог в помощь! — поздоровался тот.

— Спасибо. Как здоровье?

— Хорошо. Я долго спал. Выспался. Мостик делаешь?

— Да вот…

— А шланг зачем?

— Воду качать для поливки огорода.

— Понятно. Давай помогу.

— Помоги, если есть охота.

Александр разделся до трусов, уверенно забрался в воду и начал умело забивать сваи для мостика в дно речки. Работа пошла споро, и, уже настилая доски пола мостика, он вдруг сказал словно раздумывая:

— Да, плохо стало в деревне. Хотя в наше время с водой было ещё хуже, — он отложил в сторону топор, присел на траву, закурил.

— Наша улица ещё дальше от воды, чем ваша.

Виктор сел около него.

— Я помню, как возили воду в бочках лошадьми.

— Возили, но не всегда. Иногда лошадей просто не было свободных, иногда запрягать было дольше. Ты, вон, взгляни: в деревне сколько старух ходит, не разгибаясь. Туловище параллельно земле. Они, бедные, надорвались тяжёлой работой.

— Да, да. Я считал как-то, в деревне — человек пять.

— Мне тоже пришлось хлебнуть и пацаном во время войны, и после, когда отец не вернулся с фронта. И всё-таки иногда жалею, что не остался здесь, особенно последнее время.

— Можно вернуться.

— Что делать-то? Колхоз умирает.

— Хотя бы фермерством заняться, — улыбнулся Виктор.

— Какое фермерство, — отмахнулся Александр. — Работать на земле в одиночку нельзя, себя не прокормишь.

Это сейчас тракторы, комбайны, машины разные, а до войны — это редкость была, а уж до революции — тем более.

Лошади, и только. Да руки крестьянские. В наших местах только лет через пятнадцать после Великой Отечественной серпами перестали жать. Представляешь, сколько народа надо было для этих дел: косить руками, жать руками, молотить… Вот, правда, молотилки уже были, сеялки поздно появились.

— Я знаю. Помню, как руками сеяли.

— В нашей округе в радиусе трёх километров десять деревень исчезли. И это только на этом берегу реки.

— И куда же народ-то делся? — Виктор, зная ответ, нарочно спросил его.

— Куда? Многие в город уехали, как я.

— Переехали на центральные усадьбы.

— Может быть, но я не об этом, а о том, почему это произошло.

— Потому что машины появились, трактора.

— Вот именно. Ручной труд на полевых работах стал не нужен. Ты думаешь, почему до революции была высокая рождаемость?

— И детская смертность…

— Потому что в крестьянском хозяйстве нужны были рабочие руки. Чем больше — тем лучше. Если ты не имел возможности нанять батраков, то должен был вкалывать всей семьёй. Потому семьи и делились редко. Потому и процветало снохачество. Ведь и сейчас ещё ходит кое-где поговорка: «Так оно и ведётся: сначала свекор нае…тся, потом старший в дому, а потом опять ему, а тебе — когда придётся».