Филип Рот - Профессор Желания

— А может, я полюблю этого ребеночка, — неуверенно говорит она.

— Может, и полюбишь. Такое порой бывает.

— А с другой стороны, я вполне могу его и возненавидеть. — Она со строгим видом поднимается с места, приветствуя супруга. — Иногда я воображаю, будто именно так и выйдет.

После их отъезда — а простились они и впрямь, как новые соседи, заехавшие только познакомиться, с улыбочками и пожеланиями доброго здравия и многих лет — я надеваю плавки и направляюсь пешком к пруду, это где-то полтора километра. Я ни о чем не думаю и ничего не чувствую; я окаменел, как человек, попавший в периметр страшной автомобильной катастрофы или взрыва: он мельком взглянул на лужи крови и сразу же, целый и невредимый, как ни в чем не бывало удалился по своим делам.

На краю пруда копаются в песке малыши под надзором лабрадора Солнце и няньки, которая поднимает глаза от книги и говорит мне: «Привет!» Читает она, кстати, «Джейн Эйр». Купальный халат Клэр разложен на камне, на котором мы всегда оставляем наши вещи, а сама она нежится на солнышке, забравшись на плот.

Подплыв к ней, я обнаруживаю, что она недавно плакала.

— Извини, что я так себя вела, — говорит она.

— Извиняться тут не за что. Мы оба были несколько на взводе. Такие встречи, знаешь ли, никогда не бывают слишком простыми.

Она опять принимается плакать — беззвучно, насколько это возможно. Я еще никогда не видел, чтобы она плакала.

— В чем дело, милая?

— Мне так повезло. Я такая счастливая. Я люблю тебя. В тебе вся моя жизнь.

— Да ну?

Тут она смеется.

— Страшновато, должно быть, выслушивать такие признания. Мне самой было бы страшновато. До сегодняшнего дня я и не подозревала, что дело обстоит именно так. Но и счастлива так не была тоже.

— Кларисса, а почему ты по-прежнему такая дерганая? Поверь, для этого нет ни малейших оснований.

Отвернувшись от меня, она бормочет что-то нечленораздельное. Я разбираю только, что речь идет о ее родителях.

— Я тебя не расслышал.

— Хочу, чтобы они приехали к нам в гости.

Я удивлен, однако не подаю и виду.

— Так пригласи их.

— Уже пригласила.

— Когда же?

— Какая разница? Просто я об этом сейчас вспомнила. Да нет, не сейчас.

— Так что, ты им написала? Объяснись, пожалуйста. Или что-то не так? Тогда расскажи мне что.

— Мне не хочется в это вдаваться. Сваляла дурака. Заигралась. Немного потеряла голову.

— Значит, ты им позвонила.

— Да.

— И когда это произошло?

— Сегодня.

— Ты хочешь сказать, уже после того, как ты ушла из дому? Но еще не приехала сюда?

— Да. Я заехала в город.

— Ну и что?

— Ни в коем случае нельзя было звонить им, не известив об этом заранее. Я этого вообще-то никогда и не делаю. Потому что такие звонки не срабатывают, да и не могут сработать. Но по вечерам, перед ужином, когда у нас с тобой все так хорошо, тихо и спокойно, я непременно начинаю думать о них. Завожу пластинку, принимаюсь возиться с ужином — и они словно бы тут как тут.

Этого я не знал. Она никогда ни на что не жалуется, никогда не говорит, что ей чего-то не хватает, что ей не повезло, что она расстроена, что она разочарована. Чтобы выдавить из нее такое признание, ее, должно быть, нужно подвергнуть допросу с пристрастием. Никогда я не встречал столь незаурядного во всей своей заурядности человека.

— Ах, — говорит она, садясь прямее, — этот день станет просто замечательным, когда он наконец останется позади! У тебя есть какие-нибудь идеи насчет того, когда именно это может случиться?

— Клэр, объясни мне, чего тебе хочется. Чтобы я побыл здесь с тобой? Чтобы я оставил тебя в одиночестве и ты могла спокойно поплавать? Или ты хочешь вернуться домой, попить чаю со льдом и прилечь отдохнуть?

— А они уехали?

— Разумеется, они уехали.

— И с тобой все в порядке?

— Ну конечно. Стал на часок-другой постарше, но по-прежнему в полном порядке.

— И как все прошло?

— Мягко говоря, не очень. Она тебе не понравилась, я заметил, но она сейчас действительно в плохой форме… Послушай, нам совершенно не обязательно говорить об этом прямо сейчас. Хочешь, поедем домой?

— Нет, давай погодим. — Она ныряет в воду с плота, исчезает секунд на десять и выныривает у самой лесенки. И, уже усевшись рядом со мной на берегу, продолжает: — Кое-что нам с тобой лучше обсудить прямо сейчас. Мне нужно тебе кое в чем признаться. Однажды я уже залетала. Я не собиралась говорить тебе об этом, но сейчас думаю, что лучше сказать.

— Залетала? От кого? И когда это было?