Филип Рот - Профессор Желания

Он тянется двумя пальцами, большим и указательным, через весь столик за остатками штруделя у меня на тарелке и опрокидывает мне на колени стакан с водой рукавом своей армейской шинели. По какой-то загадочной причине Баумгартен всему предпочитает эту одежку и, принимая пищу, никогда ее не снимает. Должно быть, Джесси Джеймс [33] Джеймс, Джесси (Вудсон, 1847–1882) — знаменитый бандит, герой вестернов, баллад и преданий. Подростком воевал на стороне конфедератов. В 1866–1879 годах вместе с братом возглавлял банду, грабил банки и поезда. Застрелен бывшим сообщником, который стал полицейским агентом. (В 2007 году об этом сняли фильм «Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса».) ее тоже не снимал.

— Ёбс! — весело восклицает он, заметив свою промашку, но, разумеется, это далеко не первый случай такого рода; строго говоря, из всех трехбуквенных слов именно «ёбс» вечно матерящийся Баумгартен и употребляет чаще всего, причем, как правило, именно при таких оказиях. — Прости, я нечаянно, — говорит он. — Как ты, нормально?

— Высохнет, — отвечаю я. — Рано или поздно все высыхает. Но продолжай. Как же ты все — таки поступил?

— А что мне было делать? Ровным счетом ничего. Я принялся бродить от одного дома к другому, читать таблички с фамилиями жильцов. Девицу звали Джейн, так она, во всяком случае, мне сказала, поэтому, едва завидев имя, начинающееся на «Дж», я начинал отчаянно названивать в домофон. Ее так и не разыскал, хотя кое-какие ответы показались мне многообещающими. И тут подошел охранник и спросил, а чего мне, собственно говоря, надо. Я сказал ему, что, должно быть, ошибся домом, но он препроводил меня на площадку между домами, чтобы посмотреть, куда я отправлюсь дальше, и я простоял там минуту — другую, делая вид, будто любуюсь луной, а потом просто-напросто убрался восвояси. И долго еще по дороге в университет ежедневно покупал «Дэйли ньюс». Несколько недель. Все искал заметку о том, что копы обнаружили женский труп, привязанный к кровати вощеной ниткой для чистки зубов, и что произошло это в пришедшем в упадок Ист-Сайде. Но в конце концов сдался. И вот, уже летом, выхожу я из кинотеатра на Восьмой и глядь! — в очереди за билетами на следующий сеанс стоит эта самая девица. Джейн — или как там ее на самом деле. И знаешь, чем она меня встречает? Насмешкой! Смотрит на меня, ухмыляется и говорит: «Ну ты и ездун!»

Скептически настроенный, я, пусть и посмеиваясь, вопрошаю:

— Неужели это правда?

— Знаешь, Дэйв, просто выйди на улицу и начни говорить «привет» незнакомым женщинам и сам поймешь: всё правда!

А потом Баумгартен осведомился у официантки (только что поступившей на службу в здешний ресторан; ее пышная пейзанская переспелость, решил он, заслуживает детального изучения), не порекомендует ли она ему кого-нибудь, у кого можно взять несколько уроков венгерского, узнал ее номер телефона, а заодно уж имя («Ты ведь, Ева, живешь одна?») и, извинившись передо мной, направился в глубь заведения к телефону-автомату. Перед этим в поисках клочка бумаги, на котором можно было бы записать телефон Евы, он вывернул наизнанку карманы, вывалив на стол целую кипу листков и конвертов с именами, телефонами и адресами великого множества других девиц, с которыми успел пересечься за день. Бумажку с номером той, которой он собрался звонить сейчас, поэт прихватил с собой, а весь ворох так и оставил на столике, очевидно для того, чтобы я поразмышлял над похотливыми почеркушками и жизнью, которая за ними маячит.

Я поддел ногтем бумажку и ознакомился с заключительными пассажами некоего письма, аккуратно напечатанного на плотной почтовой бумаге кремового цвета.

…я раздобыла для тебя пятнадцатилеточку (честно говоря, ей восемнадцать, но она такая свеженькая, что ты не почувствуешь разницы, а за настоящих пятнадцатилетних, сам знаешь, сажают за решетку), второкурсницу в самом соку, и не просто молоденькую, а настоящую красотку, ласковую, хорошо воспитанную, одним словом, придраться тебе будет не к чему. Я сама склеила для тебя эту цыпочку, ее зовут Рона, на следующей неделе мы с ней договорились пообедать, так что, если ты тогда не шутил (надеюсь, ты не забыл, о чем я? — об одной твоей недавней фантазии), то я готова начать переговоры. Со своей стороны, я не сомневаюсь в успехе. Будь добр, просигналь мне о своих намерениях в следующий раз, когда зайдешь на кафедру, подмигни один раз в знак согласия или дважды — в знак несогласия. Если согласишься, мы приступим к делу. Свою половину сделки я выполнила: я поставляю тебе эту девицу, пусть и скрепя сердце, со слезами на глазах, так будь добр выполнить и свою: сведи меня с постоянными участниками оргий. Единственные причины возможного отказа, какие я смогла вычислить заранее, таковы: а) ты сам участвуешь в этих оргиях, и если это так, то мне лучше оставаться в стороне, я и сама понимаю это; б) ты боишься скомпрометировать себя перед участниками столь тесным знакомством с одной из ключевых обитательниц нашего Кремля; в этом случае я готова сослаться вместо тебя на любого другого рекомендателя, только подскажи мне, будь добр, его имя. Ну, а если оба отрицательных фактора не работают, почему бы тебе не пролить на меня каплю другую твоего (уже несколько атрофированного) сострадания — а мне доводилось читать, что сострадание входит неотъемлемой составляющей в творческий арсенал поэта, — тем более что тебе это не будет стоить ни цента и озарит лучом света сумрачную жизнь увядающей (стремительно) старой холостячки.