Владислав Куликов - Братство обреченных

Приговор, конечно, Эхтин отменил. Да только что толку? Жизнь человеку не вернешь…

«Лучше бы вот его расстреляли!» — думал Митрофан, листая другое дело. Рядовой Недоделкин попал в плен весной 1942 года. Добровольно вступил в немецкую армию, принял присягу и получил оружие. Верой и правдой прослужил в ней два года. Летом сорок четвертого, когда у немцев уже ловить было нечего, сдался обратно советским. Военный трибунал гвардейской дивизии осудил его — к десяти годам лишения свободы.

«Какая несправедливость! Там за пару фраз расстрел. Тут за службу немцам всего десять лет», — возмущенно думал Эх-тин, оставляя в силе этот приговор. Интересно, что вскоре к нему в руки попала и жалоба от… самого Недоделкина. Он, оказывается, еще был жив, тихо коротал свой век в Саратове. Теперь Недоделкин просил… признать его ветераном войны. Ведь он же почти год честно воевал в рядах Красной Армии (с июня сорок первого по апрель сорок второго). А то, что потом еще и за другую сторону успел отметиться, так за это давно отсидел…

Как узнал Эхтин из документов, в 1955 году Недоделкин освободился. С него сняли судимость и поражение в правах. В 1985 году в честь юбилея Победы Недоделкина наградили орденом Отечественной войны II степени и выдали удостоверение участника Великой Отечественной войны (тогда ордена и эти удостоверения вручали всем воевавшим). Шесть лет Недоделкин спокойно пользовался льготами. Подвели его наглость и аккуратность. В 1991 году он захотел вдруг реабилитироваться и подал соответствующее заявление. Но Военная коллегия Верховного суда ему отказала. («И правильно», — подумал Эхтин.) Недоделкину направили официальное сообщение. Ему бы выбросить то письмо, и он бы до сих пор пользовался льготами. Однако Недоделкин ответ из суда сохранил. А вскоре бумагу обнаружила его невестка, которая недолюбливала старика. Она с радостью побежала в районную администрацию. В итоге удостоверение участника войны у Недоделкина изъяли. А вот отдавать орден он наотрез отказался.

— Я его заслужил, — гордо заявил ветеран. — Я кровь за родину проливал! Почти целый год!

«Отказать!» — твердой рукой вывел Эхтин на бумагах Недоделкина.

Когда несколько лет назад Митрофану пришлось изучать дело Куравлева, он несколько раз смотрел видеозапись с квартиры убитых. Его до глубины души трогали такие, казалось бы, незначительные детали, как колготки убитой девочки, махровое полотенце на голове женщины… Вещи были пропитаны кровью, отчего Митрофана аж переворачивало.

Живая одежда на мертвых людях… Что может быть страшнее?

И у него прямо сердце в груди подпрыгивало.

— Какая сволочь! — невольно вырывалось у Эхтина во время чтения признания Куравлева. — Жаль, что смертную казнь отменили. Таких надо шлепать!

Митрофан изучал дело уже после того, как его товарищ Самойленко вынес приговор.

«Юрик не мог ошибиться», — Эхтин не просто был в этом уверен, он — знал! Точно так же, как знал, что утром восходит солнце, что дважды два четыре, что осенью птицы улетают на юг, а весной — возвращаются. Так что к судье у него претензий не было. Зато следствие Митрофан крыл почем зря.

— Ну кто так работает?! — возмущался он. — Блин, что за люди?! К стенке надо ставить за такую работу! Вместе с Куравлевым!

После того как в «Советском труде» вышла статья, Эхтин сразу понял, что реагировать придется ему.

«Если, конечно, не перешлют в Оренбургскую областную прокуратуру, — подумал он. — Но вряд ли. У нас же всегда так: если какое г…о, так его обязательно надо военной прокуратуре подсунуть».

А в Главной военной прокуратуре, кроме него, больше некому было разбираться с этим. Кто еще в курсе всего? Кто знает все детали? Только тот, кто и раньше был причастен! Неужели кому-то захочется влезать в чужое дерьмо?!

Не тут-то там!

Именно поэтому все жалобы и возвращаются в конечном счете к тому, на кого жалуются. Или к его друзьям. Это логично, потому что более компетентных людей в данном вопросе и не найти…

Однако пару дней после выхода статьи стояла полная тишина.

«Наверное, пронесло, — понадеялся было Эхтин. — Переслали туда, в Оренбург». Но потом завертелось, закружилось, и вышло так, как и предполагал он.

«Писаки, вам бы только за сенсацией гнаться! — мысленно негодовал он. — А мне разгребать потом. Сволочи! Убийц готовы на волю отпускать. А кто о прокурорах напишет? Рассказали бы, как мы тут работаем. Вот о чем надо писать! Эх, да что там говорить. Щелкоперы, одно слово! Ну ничего, не на того нарвались!»