Петр Катериничев - Странник (Любовь и доблесть)

– Да я не о том! Как-то ее записать нужно? Мало ли что?

– Запишете Дарья... э-э-э... Иванова. Все, хватит тереть, забирай девку, Матроса на броню, и – по коням!

– Разве что Матроса пока санитаром обрядить? – примирительно спросил Гнутый.

– Ну. Видишь, как ты соображать начал?

– А где пацаны-то станут? – подал голос Матрос.

– За повороткой в поселке, где магазин, знаешь?

– Ну.

– Подковы гну! Проводишь девку, и – туда. Они на месте уже будут. На Витькином «ниссане».

– Лучше бы «жигуль» какой. Он неприметнее.

– Помолчь, конспиратор тоже выискался!

– А до поворотки мне что, пешком кандыбать?

– Хоть раком! – озлился Марат. – Ты че, Матрос, вопросы задаешь? «Хрусты» есть, любую тачку остановил и подъехал.

– Ага, остановил, с моей-то «шайбой»... Не всякий водила тормознет. А скорее никто не тормознет.

– Все, не грузи. Не сахарный, с километр протопаешь!

– "С километр". Да там все три будут, – недовольно пробурчал Матрос, но скорее для порядку. – Все, двинули.

– Чем вы девку накачали? – глянув на нее, настороженно спросил Гнутый.

– А я знаю? – пожал плечами Марат. – Да и какая разница?

– Какая разница? Одна дает, другая – дразнится! – вспылил вдруг тихий допрежь Гнутый. – У нее уже щас глазенки шалые, а ну как кумар прихватит и она «кони двинет»? С меня Барбарис спросит, а я за ваши художества не ответчик!

– Не боись. Ну, дыхнула она что-то, мы на платок плеснули и нюхнуть дали.

Сначала вырубилась слегка, потом – как кукла пластмассовая стала. Да ты и сам видишь: никаких хлопот.

– Слушай, Марат! – взвился Гнутый. – Я, конечно, по твоим понятиям, дебил, но что-то понимаю! Ее минут через семь потряхивать начнет! Она что – наркоманка?

– А я ей не доктор!

– Чем вы ее травили?

– Да чего ты беспокоишься, Гнутый, нам Боря Барбарис сам тот флакончик и дал.

– И где он?

– Вот. – Марат вынул из кармана желтый баллончик.

Гнутый взял, опасливо отвинтил крышку. Понюхал препарат осторожно, «по-химически», отставив руку с флаконом и нагоняя на себя ветерок ладонью другой.

– Чего ты такой кисяк смандячил, Гнутый? Мы ж вместе с девкой в машине были, дышали – и ничего. Действует только в высокой концентрации, говорю же, платок полили и – ей к носу. Вдохнула разок и – баиньки. Чего это такое?

– Не знаю, – озадаченно протянул Гнутый. – Пахнет резедой.

– Ну и нечего умничать!

– Да не, я к тому, Марат... Девка правда тревожная какая-то стала... Так бы мы ей транквилизатор или сонник вкатили и – ладушки. А вдруг вещество это с сонниками взаимодействует негативно? И помрет она, имярек, лютой смертушкой на больничной койке... А кто-то, может, такую вот трагедийку просчитал заранее, чтобы... подставу сработать? В смысле – подлянку? Боре Барбарису, а?

– Тебе бы легавым шустрить, Гнутый, опером, – вроде шутливо отозвался Марат, но лицо его посерьезнело. – И чего ты о Боре печешься? Барбарис всегда сам за себя ответит. А если его кто типа кинуть удумал, то ответит уже он, и – по полной программе.

– Ты не понял, Марат! Крайними как раз мы с Викентием и окажемся. Или – ты с Матросом.

– Как это?

– Девка кончится, в смысле – откинется, начнут разбираться...

– Ты бы заткнулся, Гнутый! Меня Барбарис никогда не кинет, понял? И если ты еще раз, тля клистирная...

– Да я – что? – суетливо перебил тот. – Я же говорю, подумал, а вдруг это Барбариса кто подставляет?

– Поду-у-умал он... Ты уже от своих психов набрался по самую маковку! Того боюсь, этого опасаюсь... У нас хоть раз проколы были?

– Нет, но...

– Во-о-от.

– Марат, но вы и девок в прикиде от Версаче не сдавали.

– Какой Версаче? – наморщился Марат. – Не, одежонка, понятно, на ней не фуфло, но...

– "Тонны" на полторы. А то и на две. «Зелени».

– Ты че, правда?

– Кривда. И бельишко того же класса.

– А ты знаток, да?

– Зря не веришь. У меня сеструха в центровом бутике работает и вообще, поведенная она на этом деле. Ну и я приобщаюсь.

Марат сморщил невысокий лоб под стриженой шевелюрой, подытожил:

– Вот что. Платье и жакет я заберу. А то у тебя хватит фантазии пихнуть их кому налево, раз такие бабки стоит... И хорош пиво квасом разводить, мое дело принял-сдал, а дальше – гори оно огнем!

– Марат, я только...

– Все, я сказал! Закончили базар! Матрос, прыгай в этот катафалк, и – тронулись.

Даша сидела не шелохнувшись, закрыв глаза. Неосознанная тревога мешалась с сонливостью и безразличием, сердце билось часто, усыпав лоб испариной, и на миг ей показалось, что она Уснула... Перед глазами плыл дымчатый мир Клода Моне, потом он стал прозрачным, ранимым, исчезающим, словно в пейзажах Ренуара, потом сделался насыщенным, будто состоящим Из Раскрашенных ледяных мозаик, как Сент-Тропез Синьяка, а потом... Потом исчез вовсе.