Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2

— Вот и отлично. Капельницы ставили?

— Да, если бы не они, умер бы давно. Через них и подпитывают, и что-то вводят, обезболивающие или еще что. После них сплю, и боль не так мучает. Только ночью наркотики вводят, а днем терплю. Не дай бог наркоманом стану.

— Да нет, брат, наркоманом ты если не стал, то сейчас точно не станешь. Принес тебе соков разных. Ты любишь яблочный, но я взял и апельсиновый, манго и гранатовый. В нем много железа и витаминов, тебе сейчас они нужны, — пытался Савва отвлечь Леонида от разговора о болезни.

Но тот упорно вел к мучившему его вопросу:

— Скажи, Савва, только честно — я умираю, да? Не говори, что не знаешь: ты ученый, сам оперируешь… Скажи, а то я устал бороться. Если нет надежды, то попрошу, чтобы усыпили и все… Хватит небо зря коптить и всех беспокоить.

— Послушай, Леонид. — Савва Николаевич звал своего брата всегда так, а не Лешка или Алексей, как все вокруг (так он привык с детства и сейчас не изменял своей привычке). — Можно мне не отвечать на твой вопрос? Я твой брат, ученость здесь ни при чем. Никто не знает, кому и сколько суждено жить. Мне приходилось видеть умирающих людей, которые, я считал, не дотянут и до утра, а они выздоравливали и на своих ногах уходили домой… И наоборот, шутники, у которых все было хорошо, вдруг ни с того ни с сего умирали. Вопрос, который ты мне задал, Леонид, ответа не имеет. Хочешь вылечиться, это уже половина успеха, вторая — врачебное искусство. Помню, один герой романа высказал по этому поводу мудрую мысль: ошибки архитектора скрывает план, а ошибки врача — мать-земля. Правда, про ошибки самого писателя ничего не сказано. Как ты думаешь, Леонид, может, писатель ошибся?

Беседуя, Савва Николаевич внимательно смотрел на брата. Он очень хотел как-то отвлечь того, но прежде всего себя, от страха перед неизбежностью. Она страшной и неотвратимой морской воронкой подобралась к брату — еще один миг и засосет его безвозвратно.

Леонид, видно, это понимал, но он верил ему, брату Савве, светиле медицины, и, если бы почувствовал хоть какую-то фальшь, то умер бы быстрее, чем отведено ему Богом.

— Не знаю, писатели, как и артисты, для меня люди непонятные. Иногда удивляюсь, как они так себя ведут в обществе, хотя пишут вроде бы простые и понятные вещи, играют отлично свои роли. А почему, Савва, ты переключился на писателей? — И Леонид впервые за время их беседы поднял глаза, внимательно посмотрел на Савву Николаевича.

— Да так, просто хотел тебя отвлечь от грустных мыслей.

— Нет, Савва, не просто, ты никогда в жизни ничего не делал просто так. Я даже удивлялся тебе. Кто бы мне сказал в детстве, что ты станешь врачом и ученым. Но ведь ты стал… Вопреки всему — послевоенный голод, холод, студенческая неустроенность, отец — простой железнодорожник, а сын — врач, ученый. Ну о себе я не говорю. Мне не хватило силы воли. Вот если бы мне такую, как у тебя, устремленность, я, наверное, горы бы свернул, а так, сам видишь, ничего после себя не оставил. Сын где-то на чужбине, со мной не знается. Жена ушла, вторую сам бросил… Один ты у меня остался и больше никого. Спасибо, что ходишь, помогаешь… Иногда проснусь и думаю: что меня держит на этом свете… и не нахожу зацепки. А вспомню тебя и вроде бы знаю зачем: брат у меня есть, нельзя же его огорчать. Вот и тяну из последних сил… Дай отмашку, Савва, и сам перестану мучиться, и тебя мучить не буду. Честное слово, подустал я. Скажи, чтобы дали чего-нибудь из лекарств, уснул и все. Сам на себя руки наложить не смогу. Не тот у меня характер, хотя и не трус, а что-то удерживает…

— Прекрати, Леонид — Савва Николаевич подошел поближе, сел на стул у края постели брата, взял его руку. — Эвтаназия — незаконная вещь в нашей стране, а если бы и разрешили, я был бы против! Нельзя обрывать человеческую жизнь своим желанием или родственников, так мы далеко зайдем. Я хоть и материалист, но в этом правиле вижу промысел, если не Божий, то Вселенского Разума. Дай волю людям, завтра половину больных приговорят к смерти: сами, мол, захотели. Никто не вправе своей властью изменять объективный Закон Жизни. Кто его придумал, кто утвердил, Бог ли, Вселенский ли Разум, факт остается фактом — нет такого третейского судьи среди людей, даже ты сам себе не судья в таких делах. Вот мой тебе ответ, Леонид.

Леонид долго лежал с закрытыми глазами, обдумывая сказанное братом. Потом медленно поднял веки и тихо проговорил:

— Я согласен терпеть и жить, если ты так считаешь. Я верю тебе, брат… — и отвернулся к стене. — Устал, дай мне отдохнуть, — тихо прошептал он и закрыл глаза. — Ты не ходи часто, не теряй своего времени. За мной хорошо ухаживает сиделка, медсестры вежливые… Все хорошо. Приходи через недельку, может, мне получше станет, тогда продолжим разговор…