Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2

— Не положено! Кстати, как вас звать-величать?

— Михайлов Александр Киреевич. А тебя как, сынок?

— Храмцов Иван Митрофанович.

Дед Саша про себя усмехнулся: «Хромает и Храмцов, как нарочно».

— Не положено, Александр Киреевич. Берем только до сорока пяти лет рядовой состав, командиров до пятидесяти пяти, да и то в порядке исключения. Добровольцы — та же армия, в ней действуют армейские законы. Поэтому помочь вам не смогу. Хотя вашу гражданскую позицию понимаю и от имени Красной армии благодарю.

Он, видимо, хотел сказать что-то еще, но дед Саша его перебил:

— С нынешней властью я не дружу и Красную армию не знаю, какая она, хорошая или плохая. Я просто хотел помочь разбить германца, могу быть полезным в обозном хозяйстве, с лошадьми или еще где. Силенка пока есть, дети выросли, могу России-матушке послужить напоследок. А там и умереть, как Господь определит. Но лучше бы на поле брани, как старому солдату. Может, и не пошел бы, да смотрю, ваша Красная армия отступает, немец под Смоленском. Чего еще ждать? Да и ваш усатый комиссар попросил нашей помощи. Вспомнил, что мы все братья и сестры. Вот как допекло! А то все — враги народа да вредители. Какие мы враги собственному народу? Мы — русские, за Россию, а не за красных, или белых, или еще каких. У вас ведь то троцкисты, то еще кто, язык сломаешь.

— Нет, тут вы, Александр Киреевич, неправы. Отступаем, да, но временно. Враг напал неожиданно, можно сказать, ударил в спину. Вот-вот Красная армия его остановит. Дайте отмобилизоваться, и все пойдет как надо. А советская власть, любит ее кто или нет, надолго, так что привыкайте к ней. Пора! — запальчиво ответил немного опьяневший военком.

— Может, и надолго, но не навсегда, — как бы про себя произнес дед Саша.

Но военком уже не слушал, что говорил старый солдат. Он разлил остатки водки по стаканам и, чокнувшись с дедом Сашей, выпил. Заел соленым огурцом и предался воспоминаниям своего боевого пути на Халкин-Голе.

— …Мы сперва не поняли, что к чему. Вдруг ни с того ни с сего самолет появился, как призрак, и прямо по нашей колонне танков бомбит. Минута, вторая — появляется из-за сопки враг и пулеметами по пехоте на марше. А потом раскусили: наводчики у них по всем сопкам вокруг рассажены и корректируют вылеты самолетов. И аэродромы наловчились между сопками делать. Выровняют землю, утрамбуют, а потом сетку металлическую сверху натянут. Вот и готов аэродром. Через день можно его перенести в другое место. В такой обстановке мы большие потери несли. Япошки же совсем обнаглели, стали летать прямо над штабными вагончиками. А наши летчики пока поднимутся с оборудованного аэродрома, подлетят, а самураев уже и след простыл. Не ладилось у нас, пока не приехал Жуков. Тот быстро все изменил. Колонны наши ночью стал отправлять, а днем огнем из пушек по соседним сопкам японских корректировщиков гонять. Потом и свою воинскую разведку вперед бросил. Вот тут-то мы япошкам сюрприз и преподнесли. Незаметно подошли да как массированным пушечным огнем ударили… Танки по сто — двести километров за день вперед уходили. Разбили узкоглазых к чертовой матери, всю их хваленую армию, за две недели. Генералы сразу поняли, что проиграли, мира запросили. Вот так, дедуля, мы не то что царская армия, которая в 1905 году япошкам проиграла. Мы за вас отомстили. Да так, что долго будут сидеть, хвосты поджав. Против нас в этой войне они не пойдут. Нет, не пойдут, — как бы подтверждая свою уверенность, дважды повторил военком.

— Хорошо бы. Японский солдат воевать умеет, не стоит еще и с ним задираться. Немца бы одолеть, — соглашаясь с военкомом, произнес дед Саша. — Ты отдыхай, штабс-капитан, а я пойду. Мне добираться еще двадцать верст до дома. Спасибо за угощение. Если понадоблюсь — найди меня, я в Аргунове живу. Там меня всякий знает.

— Не беспокойся, дедуля, разыщем, если что.

Военком встал и проводил деда Сашу до крыльца. Пожав друг другу руки, они распрощались…

Так старый георгиевский кавалер не смог попасть на Отечественную войну. Наверное, это и спасло ему жизнь. Прожил дед Саша очень долго, умер в 1969 году в возрасте восьмидесяти пяти лет. За свои годы дед Саша много чего повидал и много чего успел сделать. Главным же в его жизни были две вещи — любовь к России и любовь к детям, что, собственно, практически одно и то же.

Внешне эта любовь никак не проявлялась. И даже наоборот, некая строгость, если не сказать жесткость, в воспитании своих собственных детей, а потом и внуков, как-то отталкивала от него ребятню, делала из него чуть ли не монстра, способного лишь строжить и наказывать. Но, как ни странно, никто не мог вспомнить, чтобы дед хоть раз кого-нибудь ударил или шлепнул. Один его суровый вид внушал детям страх и почтение. Однако, когда все выросли и разъехались кто куда, то часто с теплом вспоминали своего сурового деда Сашу. Так случилось и с Саввой.