Игорь Шенфельд - Исход

Ульяна бежала назад, в дом отца, и ей было очень горько на душе: один мужчина в ее жизни оказался предателем, и второй теперь тоже вот вытворяет непонятно что… Почему?.. И Алишер так некстати приехал… Напрасно приехал вообще, но сегодня — особенно зря…

Ульяне было горько и страшно, но внутри всей этой горечи скребла по сердцу еще и другая, собственная кошка: «а не ты ли сама, милая, подтолкнула мужа к этому?… Не слишком ли все еще глубоко живет в тебе этот Алишер, и Аугуст это разглядел, не мог не разглядеть, потому что любит ее?». А она? Кого она любит, если по-честному, перед собственным сердцем? — думала Ульяна. Да нет, не любит она Алишера больше, нет. Теперешнего, сегодняшнего — не любит, уж это точно: никогда она не простит ему предательства, и ту ужасную обиду, и то унижение свое. Возможно, что того Алишера, который был вначале… того она может быть и любила бы еще. Ну да ведь нету того больше: тот Алишер умер для нее давным-давно — когда проститутка ее со Спартаком от дверей гнала… А Аугуст этой разницы как раз и не разглядел. К покойнику ревновал, к прошлому, не верил, что того Алишера уже не существует в реальности. Все время ждал его второго пришествия. И вот дождался: правильно чувствовал Аугуст, оказывается… «Может быть даже и хорошо, что Аугуста дома не оказалось. Спроважу сейчас Алишера, и обсуждать будет уже нечего. А потом в степь побегу — искать Аугуста, пока не стемнело», — заключила Ульяна и еще прибавила шагу — побежала бегом.

Она вошла в родной дом и сразу поняла, что произошло нечто новое в отношениях между отцом и Алишером. Самоуверенный Алишер выглядел растерянным и смущенным, отец же был бур лицом, что свидетельствовало о том, что он находится в плохо сдерживаемом бешенстве: таким он часто возвращался из райкома партии.

— Нету дома Августа? — спросил он, — ну и ладно, ну и хорошо. А мы тут как раз с этим подлецом… и без посторонней помощи договорились о чем надо. Так что давай-ка, «родственничек», двигай к дверям и дальше — хоть в Москву, хоть в Париж, хоть на планету Юпитер. И чтобы духу твоего в моем доме больше не было, негодяй! Вон отсюда!

Алишер побелел и почернел от злости, перекосился весь, однако из последних запасов наглости заявил:

— Этого еще мало, Иван Иванович, что Вы мне на дверь указываете. Меня сюда Ульяна привела, в этот дом: за ней и последнее слово. Она меня накормить обещала. Ну-ка, Спарташка: обедать будем все вместе?

Ребенок, понимая, что происходит нечто ужасное, что дед очень злой сейчас и за что-то выгоняет из дома на улицу его нового друга-дядю-папу, ничего не ответил, но побежал к матери и спрятался за нее.

— Ну, тогда и обедайте на здоровье. А я свое слово сказал. Вернусь — чтоб его тут не было, Ульяна! Веди его к Байерам, если тебе нужно — там и разбирайтесь в своем треугольнике, без меня…, — отец был до обидного несправедлив, однако Ульяна понимала: что-то действительно произошло между отцом и Алишером.

Позже отец расскажет ей, что Алишер уговаривал его убедить дочь уехать с ним, чтобы спасти ребенка. Он показал документы с секретными медицинскими и научными заключениями, из которых следовало, что в отдельных окрестностях полигона сложилась критическая радиационная обстановка, и что еще через несколько лет все тут вымрут под корень. Эти бумаги потрясли Рукавишникова, и он внутренне заколебался: с Алишером или без, а не отправить ли и впрямь дочь и внука куда-нибудь подальше отсюда — до проверки предоставленных фактов. Но тут Алишер сделал ошибку: выложив кнут, он принялся выкладывать и пряники — соблазнять Рукавишникова волшебными перспективами будущей жизни его дочери и внука. Оказывается, он недавно сумел отделаться от жены-алкоголички, которая шантажировала его все эти годы и мешала его карьере и, сдав ее в лечебницу, более или менее благополучно развелся с ней, наконец. Теперь ему светит работа в системе Госплана в Москве, с перспективой длительной загранкомандировки. Но для этого он обязательно должен быть женат, и желательно — иметь ребенка, то есть быть примерным семьянином. Так зачем ему специально жениться и заводить детей (пока они еще народятся, те дети?), когда время отчаянно поджимает; зачем искать женщину, когда есть Ульяна, которую он любит, и когда существует на свете его собственный сын в уже готовом виде… Вот тут-то Рукавишников и взорвался: «Ах вот они тебе зачем понадобились, прохвост! Чтоб на Запад просочиться, сволочь ты этакая!». В этот момент и вошла Ульяна.