Клер Дедерер - Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги

Но мы уехали. Свернули на темную улицу под сень гималайских кедров. Нам отъезд запомнился резким, с визгом на повороте за угол, как будто мы спасались в угнанной машине.

Озеро Вашингтон сверкало под утренними лучами, мост посреди блестящей воды казался узким, как шлагбаум. Мы выехали на шоссе и двинулись на восток, через несколько часов миновали запруженное побережье, окольцованное изумрудным лесом, и очутились в открытой высокогорной местности. Здесь у деревьев были просветы. Мы ехали мимо Голубых гор, и нам в глаза светило солнце. Эти горы всегда были там — только представьте!

Пока мы рассекали в самой высокой части юго-восточного Вашингтона, я вспомнила своего деда, отца моего отца, который жизни не мыслил без американской природы. Он сколотил состояние на мехах. Когда он был при смерти, мы с братом и наши двоюродные братья и сестры собирались в его комнате в доме престарелых в центре Сиэтла и слушали его байки. Однажды, прохладным весенним вечером, мы с ребятами сидели с ним в его доме на холме и завороженно слушали. Почему-то разговор зашел о Колорадо, и мы думали каждый о своем. Внезапно дед, которому вообще-то, поэтичность была несвойственна, прервал тишину такими словами: «Ах, неизведанные горы Запада»! Вот куда мы сейчас ехали: в неизведанные горы Запада.

Пообедать мы остановились в Бойзе. Температура перевалила за тридцать. Мы искупались в фонтане, глядя, как посетители собираются на концерт. Они шли в помещение — какая глупость. Мы двинулись дальше. Ехать и ехать — сейчас это казалось самым правильным.

В Кетчуме мы лежали на лужайке перед домом моего двоюродного брата и любовались нависшими со всех сторон горами. Они были бурыми, сухими и голыми. Повсюду росла полынь. Ландшафт здесь довлел над всем.

В Парк-Сити мы сели на фуникулер на вершину горы. Прогулялись по самому ее краю, как будто гора была полкой, а мы — книжками, расставленными в таком порядке: сначала мама, потом дети и в конце папа. Так детей не съели бы горные львы. Наша новая жизнь казалась предельно простой! Тогда мы еще не знали, что осиновая роща — целостный живой организм, и не научились растирать меж пальцев иглы желтой сосны, чтобы почувствовать аромат ванили, сладкий и сексуальный, как отличница на выпускном балу. Всё это нам еще предстояло узнать. Пока же мы просто гуляли, стояли у ручья, ели печенье, и нам казалось, что, если есть что-то прекраснее такой жизни, нам, пожалуй, это и не нужно.

На границе Юты и Вайоминга мы остановились в зоне отдыха, где можно было встать одной ногой в одном штате, а другой — в другом. Все косточки болели. До сих пор никто, даже дети, не смог заставить наш DVD-проигрыватель заработать. Тем утром я обрушила наш бюджет в книжном магазине в Парк-Сити, накупив книжек для детей. Питались мы как попало. Но зато стояли одной ногой в Юте, а другой в Вайоминге. «Нас пополам разорвет!» — восторженно кричали дети. Ветер гонял пыль по голой бурой земле. Полынь по-прежнему росла повсюду. Наш фургон начал странно поскрипывать со стороны пассажирского сиденья; мы прислушивались к этому звуку уже несколько дней. Сами мы тоже скрипели; наши тела закостенели и болели, как рука, часами орудовавшая веслом. Мы наклонялись и пытались дотянуться до кончиков пальцев, только вот это не помогало.

К нам подошел пожилой мужчина и с улыбкой спросил:

— Ребята, это не вы были в закусочной в Огдене?

— Нет, не мы, — улыбнулась я в ответ.

— Готов поклясться, то были вы.

— Нет, мы из Парк-Сити приехали, это совсем в другой стороне.

— Точно? — Он как-то странно взглянул на меня.

Я рассмеялась:

— Абсолютно уверена.

Он ушел, качая головой.

Этот разговор почему-то нас обрадовал. В нашей жизни поменялась точка сборки. Мы путешествовали. Днем мучились от жары, ночью пустынный ветер приносил прохладу. Мы дышали новым воздухом. Нам вдруг пришло в голову, что мы будем жить там, где дышится совсем по-другому. Мы были всего лишь людьми, несущимися по шоссе всё дальше и дальше в неизведанные горы Запада. Я не исключала такой возможности, что это мы в то утро сидели в закусочной в Огдене и ели оладьи. Ведь мы могли очутиться где угодно и были свободны делать что угодно.

Сентябрь в Боулдере был прекрасен: синее небо и жара, от которой хотелось плакать. Жар плавился над прерией почти видимыми волнами, как дым, поднимающийся на сковороде с нагретым оливковым маслом. Жара, как добросовестный работник, начинала свое дело прямо с утра. Проснувшись, я видела, что лежу на одеяле, а не под ним, как с вечера. Я перекатывалась на другой бок и нюхала воздух. В доме пахло смертью, и этот запах пускал свои щупальца во все углы. Нигде от него было не укрыться.