Павел Хюлле - Касторп

Теперь он почти ежедневно отправлялся в Сопот, где проводил много времени в точности так, как мы уже описывали, с той лишь разницей, что все чаще заказывал обед и портер на веранде пансиона «Мирамар». Двадцать семь номеров разной величины были уже заняты курортниками из Берлина, Вроцлава, Дрездена, Варшавы и Познани, поэтому кроме немецкого вокруг звучал еще польский и русский язык. А одна еврейская семья из Лодзи, занимавшая два смежных номера на первом этаже, говорила одновременно на трех этих языках, когда же дело доходило до ссор — что, при наличии пятерых детей и двух прислуг, было неудивительно, — Касторп слышал жаргон, бывший в ходу и у евреев в Гамбурге; несмотря на множество заимствований из немецкого, в целом он казался чуждым и малопонятным. Накануне приезда Пилецкой в Сопот Ганс Касторп отправил с местной почты тщательно упакованную «Эффи Брист». Однако полька в указанный Тишлером день не приехала; не появилась она и в последующие два дня. Десятый номер на втором этаже пустовал, деревянные жалюзи в окне были закрыты, и только позади стойки портье, в отделении, где Ванду Пилецкую ждал ключ, покоилась знакомая посылка, которую Касторп углядел краем глаза, когда проходил через вестибюль в зал ресторана.

Беспокоиться оснований не было. Раз дирекция пансиона держит для нее комнату — а именно так это выглядело, — ему просто следует ждать. Ганс Касторп запасся терпением и, пользуясь солнечной погодой, полеживал в шезлонге, откуда наблюдал за прогулочными и рыбачьими судами, за детьми, играющими на берегу, а также за окном на втором этаже «Мирамара», которое прислуга открывала раз в день, вероятно, чтобы проветрить номер. В канун Иванова дня жара так допекала, что даже в рубашке с коротким рукавом и легкой соломенной шляпе, сняв незаметно туфли и носки, он не мог выдержать на раскаленном песке больше часа, переставлял шезлонг в тень деревьев близ аллеи парка и все чаще подумывал, не пора ли начать купаться. Привилегией плескаться у берега обладали только маленькие дети; взрослые, чтобы освежиться в прохладных балтийских волнах, вынуждены были отправляться в купальни, разделенные деревянной перегородкой на мужские и женские секции. На обратном пути во Вжещ Касторп приобрел в торговом доме Фастов купальный костюм в бело-зеленую полоску, с вышитым на груди парусником, под которым вилась надпись «Ostseebad Zoppot». Поглядев на себя в зеркало на дверце шкафа, он не удержался от смеха. Человек в зеркале смахивал на циркача, разве что в его голых плечах и икрах не было ничего атлетического, не говоря уж о грудной клетке, на которой изображение парусника слегка обвисло, производя довольно жалкое впечатление, как и то, что вырисовалось внизу живота, где трикотаж, наоборот, прилегал очень плотно. Вся же фигура в соломенной шляпе и с сигарой во рту выглядела весьма комично: таким мог предстать перед публикой один из братьев Веллинек, знаменитых клоунов, которых Касторп помнил по гамбургскому цирку.

Назавтра около одиннадцати часов — разумеется, без сигары и соломенной шляпы — он, пройдя несколько метров по нагретым доскам помоста от раздевалки до лесенки, спустился в холодное море. Охватившее его приятное чувство было ни с чем не сравнимо. Он постоял по пояс в воде, принимая удары небольших волн, обрызгивавших лицо шипящими пузырьками. Потом сделал несколько шагов вперед, нырнул, коснулся песчаного дна, вынырнул на поверхность и поплыл брассом до красного буйка и обратно. Затем повторил этот путь еще два раза, совершенно не чувствуя усталости. Напротив — им овладела какая-то, прежде неведомая, эйфория, с которой не шли ни в какое сравнение даже очень приятные ощущения от лечебных ванн. Потом он сидел на горячем помосте, высыхая на солнце, слушая неумолчный шум моря, в который вплетались веселые восклицания мужчин, женщин и детей. С этого сезона в центральной, самой большой части Северных Лазенок были разрешены совместные, так называемые «семейные» купания, что Ганс Касторп не без удивления отметил. Когда он выходил из воды после повторного заплыва, часы на деревянной башенке показывали уже начало второго. Переодевшись в кабине, он зашагал по променаду, миновал курхаус, мол, здание «Вармбада», площадку под будущие Южные Лазенки и уселся в садике рыбачьей таверны, где плотно пообедал, потешил себя охлажденным двойным портером, а за рюмочкой портвейна закурил «Марию Манчини». После чего за несколько минут добрался до пансиона «Мирамар», где его уже ждал оплаченный за целый месяц вперед шезлонг.