Павел Хюлле - Касторп

Ганс Касторп вынул из ящика «Эффи Брист». Открыл роман наугад и прочитал: «И вот мимо вокзала пронесся поезд, а в следующее мгновение промелькнул и мимо сторожки, и мимо садового участка. Эффи была так возбуждена, что ничего не рассмотрела как следует и только безмолвно глядела на последний вагон, на площадке которого сидел тормозной кондуктор» [35] Теодор Фонтане. Эффи Брист. Перев. с нем. под ред. Т. Путинцевой. — М., 1960. . С минуту он раздумывал, не закрыть ли и спрятать книгу, но потом заложил страницу картонной закладкой из путеводителя Брокгауза и, завернув томик в веленевую бумагу, обвязал пакет тесемкой из книжного магазина в точности так, как запомнил по прошлому году. Затем завернул все в плотную бумагу для почтовых посылок, уголки заклеил гуммиарабиком, а когда клей высох, взял перо и написал: «Гостиница „Вермингхофф“, Морская улица, Сопот». И ниже: «Собственность, утерянная особой, которая проживала в седьмом номере». Здесь же он приписал прошлогоднюю дату. А подумав, добавил еще: «Передать в пансион „Мирамар“». Затем выпил чаю и лег. Ужасные последствия лукового супа уже почти не давали о себе знать, и Касторп недолго вспоминал Перелетных птиц, Вилли Штокхаузена, висящий над огнем котелок, наконец, престранную пару под явором с пролеткой на заднем плане. Все это уже отошло в прошлое, очень далекое, как ему казалось, и гораздо более далекое, чем прошлогодний портер, выпитый на веранде курхауса, или новогодний карнавал Общества любителей античной культуры «Омфалос», когда, вероятно под воздействием добавленного в вино опия, ему на мгновенье привиделась женщина, так похожая на Ванду Пилецкую.

Опять он не мог заснуть. Но не из-за каких-то особенно возбуждающих картин или тягостных мыслей. Он слышал, как по коридору квартиры госпожи Вибе пару раз протопал кто-то в тяжелых армейских сапогах со шпорами. Прожив столько месяцев в доме на Каштановой, он научился распознавать на слух шаги как хозяйки, так и прислуги и сейчас был уверен, что это ни та, ни другая. В духов он не верил — неужели у него начались звуковые галлюцинации?

Внимательный читатель нашего повествования, вероятно, заметил в поведении сыщика Германа Тишлера некую непоследовательность. Горячо отговаривая своих клиентов писать письма — в тех случаях, когда речь шла о любовных размолвках, неофициальных союзах, мимолетных романах, а также о долголетних содержанках, — так вот, не рекомендуя клиентам оставлять следы подобного свойства, которые, в точности как в романе Теодора Фонтане, способны даже спустя семь лет произвести эффект разорвавшейся бомбы, сам он написал Гансу Касторпу два процитированных выше письма, даже не пытаясь, хотя бы для вида, что-либо завуалировать. Объяснить это нетрудно: клиент пожелал, чтобы связь осуществлялась именно в такой форме — путем переписки, — и даже слышать не хотел о том, чтобы, получив по почте обыкновенную открытку, всякий раз отправляться в сыскное бюро. Была тут, впрочем, и другая причина, которой наш Практик знать не мог и которую — дабы пролить свет на грядущие в скором времени события — следует привести. Так вот, сыщика Германа Тишлера, которому пришлось там и сям наводить справки, однажды посетил штатский сотрудник полиции, некий Хааке. Беседа была краткой и деловой.

— С какой стати, — спросил Хааке, — вы собираете информацию о русских штабных офицерах?

А затем, когда Тишлер дал надлежащие объяснения, господин Хааке любезно ему сообщил, что тот вмешивается не в свое дело. На вопрос сыщика, должен ли он в таком случае вернуть клиенту аванс и отказать в дальнейшем содействии, сославшись, скажем, на недоступность информации, Хааке ответил:

— Ни в коем случае. Вы просто будете мне обо всем докладывать, не утаивая никаких, даже на первый взгляд не представляющих интереса сведений.

Именно поэтому Гансу Касторпу — как никогда никому из клиентов — Герман Тишлер писал обо всем напрямую. Конечно, он не мог до конца избавиться от своих привычек, и в первом письме есть тому подтверждение, взять хотя бы слова «интересующие Вас особы», но Ганс Касторп оставил без внимания эту деталь, для него напрочь лишенную значения, — подобно тому как для сыщика не имел значения факт, что некий Хааке явно работал на армию, а служба в полиции была, вероятно, удобным и не единственным его прикрытием.

Между тем наш Практик в начале июня отправил домой письмо, изобилующее смутными намеками, из которых, однако, достаточно ясно следовало, что летние каникулы или по крайней мере большую их часть он намерен провести в Гданьске, если же его планы изменятся, он не замедлит оповестить дядю и Шаллейн о своем приезде. Новый поворот событий отразился прежде всего на велосипеде, который Касторп теперь все реже выводил из чулана. В те времена железная дорога еще не предлагала удобных купе для велосипедистов, а крутить педали на долгом пути из Вжеща в Сопот и обратно казалось ему излишней тратой времени и сил ввиду предстоящих, еще не до конца определившихся задач. Так что он снова сменил форму велосипедиста на наряд курортника — сменил без особого сожаления, если не с радостью, да и вообще — признаемся — голова его полна была чрезвычайно оптимистических, хотя и несколько сумбурных планов, связанных с грядущими событиями. Он записался на экзамен по физике и сдал его на тройку с плюсом, а также успел перед каникулами скинуть с плеч техническое черчение, что не являлось особым достижением, однако укрепляло уверенность в том, что впредь он справится и с более серьезными трудностями.