Владислав Куликов - Совсем другая жизнь

По поводу «потеряшек» в Министерстве здравоохранения было созвано специальное совещание. Общий вердикт психиатрических светил страны был таков: то, что происходит, противоречит всем медицинским закономерностям, включая общеизвестный закон Рибо, утверждающий, что сосуд человеческой памяти заполняется послойно, как цветной песок в египетской сувенирной колбе. Скорее всего, эти странные состояния вызваны токсическим воздействием некоего неизвестного химического вещества. Но какого именно, определить так и не смогли.

Один из пострадавших вспомнил обстоятельства, при которых потерял память. Но после этого… сильно испугался! И замкнулся. Ничего рассказывать не стал, а на следующий день заявил, что не хочет продолжать лечение и намерен уехать домой. Насильно его удерживать врачи не имели права.

Где сейчас находится этот человек, никто не знает. Но, по странному совпадению, после этого случая погибло несколько лиц, потерявших память. Все смерти вписываются в одну схему: при загадочных обстоятельствах. Одних находили повешенными в психиатрических больницах. Других (которых находили родственники) сбивали машины. Или что-то в этом роде. Пока никто не может с уверенностью сказать, что массовая гибель «потеряшек» случайна. Также нет и доказательств обратного.

Отдел расследований «Советского труда» намерен вернуться к этой теме и выяснить истину. Материалы журналистского расследования читайте в ближайших номерах газеты…»

— Очень интересно, — сказал врач, прочитав статью, — странно, что я ничего об этом не слышал. Постой-ка…

Фамилия автора статьи ему показалась знакомой: Андрей Ветров. «Кажется, про него спрашивал наш «потеряшка». Врач и не заметил, как употребил журналистское словечко, которое покоробило его в статье.

— Возможно, вашему Неизвестному тоже угрожает опасность, — сказал сыщик.

— Похоже, — согласился врач, подумав: «Мне в больнице только трупа не хватало».

У сыщика тоже промелькнула подобная мысль. Его ведь по головке не погладят, если Неизвестного вдруг убьют. Скажут: что ж ты так долго ковырялся, личность устанавливал! И наплевать всем будет на то, что пойди, установи тут…

«Выписать бы его», — разом подумали и врач, и сыщик.

Константин Филин никогда не рассказывал эту историю. У него не было друзей, кому он мог бы поведать ее. Но после отъезда Леночки ему было очень плохо. И не с кем даже поделиться болью…

Ветров просто подвернулся под руку, когда надо было выговориться. Выпустить пар. Поэтому Костю словно прорвало:

«Мы были еще детьми, когда она предложила: Костик, давай покатаемся вместе.

Ее звали Наташка. Мы летали на санках с горы. От нее веяло морозной свежестью. На шубке лежал белый снег. Я впервые почувствовал непонятное волнение в груди от того, что она была девочкой, а я мальчиком».

Взгляд Филина был направлен куда-то влево и вверх. Глаза увлажнились…

«Она была на два года младше, а я — еще совсем малявка. Мы дружили несколько лет, и считалось как-то само собой разумеющимся, что как вырастем — поженимся. Но у меня и мысли не возникало, чтобы прикоснуться к ней…»

Ветров едва сдерживался, чтобы не зевнуть. («За что не люблю пьянки, кто-нибудь обязательно начнет что-то долго и нудно рассказывать», — недовольно подумал он.)

«Я поступил в институт, — продолжал Филин, — она еще училась в школе. Однажды пошли на концерт. Вернулись поздно. Я проводил ее домой. Хотел идти к себе. Ночью — через весь город. Ее мать сказала «Куда?! Ложись здесь».

Они жили в своем доме. Мать легла в летней кухне. Наташа в спальне, я в зале. Оба не могли уснуть. Ночью я услышал тихий голос: «Костик, ты спишь?» Ответил: «Нет». — «Иди сюда». Мы целовались до утра. У ее губ был обжигающе мятный вкус. У меня душа переворачивалась!»

Филин растер ладонью грудь, глаза скосил вправо и вниз.

«Но я не тронул свою Наташу. Только гладил нежную девичью грудь и вдыхал аромат кожи…»

Воспоминания нахлынули; Он вспомнил, как струилось благоухание ее тела, веяло, словно ровный мягкий бриз. В нем были переплетены тонкие ниточки вишни, жасмина и мирабели. Казалось, что вместе с ним доносилось откуда-то пение вспугнутых птиц и далекая музыка летнего ресторана. И еще Константин вдруг услышал сладкий шепот из того прошлого: «Я люблю тебя…»

«Утром нас разбудила мать, — продолжал он рассказ. — Отошла. Но смотрела за нами из кухни. Наташа обнимала меня и спала. Я с трудом разжал ее теплые руки. Она проснулась — не хочу, дай поспать — и вновь прижалась ко мне. Я прошептал одними губами: мать. Наташа в ужасе проснулась. Я встал. Оделся. Мать наблюдала — полностью ли я голый или все же в трусах…»