Татьяна Шипошина - Звёзды, души и облака

Чего? Чего?

Господь со мной, чего убоюся?

В восьмом «Б» — снова ЧП. И снова — Протока, конечно.

Школа уже начала готовиться к ремонту. Тут, как говорится, кто как может, тот так и крутится. Воспитатели пытаются вытребовать, из немногих платежеспособных родителей, хоть что-нибудь для ремонта классов и спален.

И вот, один из родителей «пожертвовал» восьмому «Б» двадцать рулонов симпатичных, и не самых дешёвых обоев.

После очередного выходного дня все двадцать рулонов пропали из подсобки. Замок оказался не сломанным, а обоев — не было.

Тоху обвинили по весьма косвенным доказательствам. По косвенным уликам, так сказать.

Во-первых, однажды он этот замок в подсобке уже открывал, когда воспитатель забыла ключ. Потому что замок этот, честно говоря, слова доброго не стоил, и открывался — чуть ли не ногтем. А во-вторых, и главных, все видели, как Тоха, в воскресенье вечером угощал народ дорогими сигаретами' и жвачкой.

А откуда у него могли появиться деньги? Только одним путём, как посчитали все. Тоха выскочил за забор интерната, на маленький базарчик, и продал там по дешёвке эти обои.

Воспитатели были вне себя. Ведь три спальни можно было бы обновить, три спальни!

Тоху вызвали на «допрос» к директору. Там, на этом «допросе», были обе воспитательницы восьмого «Б», и «старшая».

Но Тоха всё отрицал. А на вопрос, откуда у него деньги — молчал, как рыба.

Так он и подписал себе приговор.

После Тохи вызвали меня, и директор сказала мне весьма официально:

— Всё, Наталья Петровна, терпению нашему пришёл конец. Идите к психиатру, берите направление. Уже сегодня девятнадцатое мая! Хватит Протоке нам нервы портить. Будем его отправлять, хоть в какое отделение, только с глаз долой.

— А что, он признался в краже? — спросила я.

— Признался, не признался, а больше — некому. Да разве только в этих обоях дело? — и директор усмехнулась. — По совокупности…

Направление я взяла без труда. Надо было только сходить к психиатру, в диспансер. Наша детский психиатр — приятная пожилая женщина. И на столе у неё, под стеклом — маленькая икона Богородицы.

Мы посидели с психиатром в её кабинете и поговорили о том поколении, которое у нас растёт.

Кому, как не ей, было знать всю изнанку нашего подрастающего поколения. И сколько дебилов на душу населения, и сколько — психически больных. И сколько таких, как Тоха — брошенных, не нужных никому, пограничных личностей. Тоха — ещё весьма приличный экземпляр.

Я распрощалась с психиатром и понесла направление в интернат.

Теперь надо было дождаться, когда пойдёт специальная машина в область. Эта машина и должна будет забрать То-ху, прямо из интерната.

В интернате меня встретили новостью — Тоха сбежал.

Проговорилась «старшая». Ругая его, в сердцах. Сказала ему, что его определяют лечиться в психбольницу. Что, мол, не справляется с ним никто. И только в психбольнице найдут на него управу, найдут! Смирительную рубашку наденут, и пусть он тогда попробует грубить воспитателям, курить, сбегать с уроков, и прочее, прочее, прочее…

Тоха всё выслушал, а на обеде его уже не было.

Опять собрались у директора все — и воспитатели, и «старшая», и я.

— Что будем делать? — спросила директор.

— Да не ушёл он далеко, — сказала Елизавета Васильевна. — Где-нибудь тут, отсиживается в кустах. Надо за ребятами проследить. Наверняка, еду ему понесут.

— А вещи он взял? — спросила директор.

— Нет.

— Значит, он вечером придёт за вещами.

«Старшая», как провинившаяся, молчала. Я — тоже молчала.

— Вот что, Наталья. Звони-ка ты в наше психиатрическое отделение, и вызывай их «Скорую» попозже, на вечер. Звони, звони. Объясняй ситуацию! Они там поймут. Пусть приедут, а машину поставят за забором. А санитары — пусть у нас в дежурке посидят, вместе с вами, Светлана Сергеевна. И вот теперь уже — ни слова никому, даже дежурной! Когда он придёт, пусть санитары его и берут. Побудет в нашем, городском психиатрическом отделении, пока их машина в область не пойдёт.

И я позвонила. Как ни странно, психиатры согласились. Согласились приехать, согласились и подождать.

Я как раз уходила домой, часов уже в восемь вечера, когда в дежурку пришли два дюжих парня и спокойно сели на стулья, вместе со «старшей».

Директор оказалась права. Тоха пришёл вечером, часов в девять. Его быстренько «взяли». Говорят, что кричал он сильно, бился и ругался. И половина интерната высыпала смотреть, как «берут» Тоху и ведут к машине с зарешеченными окнами..