Марио Льоса: Литума в Андах

– Мне уже все равно, – пробормотал он невнятно. – Я уже закрыл лавочку. Мне прислали новое назначение. Уеду в верховья Мараньона и там забуду о сьерре. Я рад, что апу наслали уайко на Наккос. И что остановится строительство дороги. Благодаря апу я могу убраться отсюда. Никогда в жизни не чувствовал себя так погано, как здесь.

– Писко поможет вам узнать всю правду о себе. – Голос хозяина погребка звучал ободряюще. – Так бывает со всеми. Продолжайте, как начали, и скоро вы посетите своего зверя. Кстати, кто он? Ящерица? Или поросенок?

Пьяный пеон что-то крикнул, Литума повернулся в его сторону. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть от отвращения. Пеон распахнул свой тесный пиджак, расстегнул ширинку и обеими руками держал свой темный отвердевший член. Демонстрируя его донье Адриане, он заплетающимся языком выкрикивал:

– Полюбуйся, старушка! Стань на колени, сложи руки и скажи ему: «Ты мой бог». Не ломайся, ну!

На Литуму напал приступ смеха. И в то же время он едва сдерживал рвоту, а в голове, не переставая, проносились мысли о Мерседес. Неужто и впрямь это та самая пьюранка, которую он знал когда-то? Да разве возможны такие совпадения, прости, Господи?

Сеньора Адриана повернулась и направилась на свое обычное место. Там она опять облокотилась о стойку и с безразличным видом воззрилась на пьяного пеона с расстегнутой ширинкой. А тот, оказавшись в одиночестве в середине зала, удрученно созерцал свой член.

– Вы тут спрашивали о мерзостях, господин капрал, – сказал Дионисио. – Вот перед вами одна из них, полюбуйтесь. Видели вы что-нибудь мерзопакостнее этого закопченного члена?

Он насмешливо хмыкнул, донья Адриана засмеялась, Литума тоже улыбнулся из вежливости, хотя ему совсем не было смешно. Тошнота снова подступила к горлу – вот-вот его могло вырвать.

– Сейчас я уберу этого хмыря, – сказал он. – Уже поздно, его совсем развезло, он вам не даст покоя всю ночь.

– Обо мне не беспокойтесь, я привык, – сказал Дионисио. – Такие спектакли – часть моей работы.

– Сколько я вам должен? – спросил капрал, потянувшись за бумажником.

– Сегодня все за счет заведения. – Дионисио протянул ему руку. – Я вам не сказал, что мы завтра закрываем его?

– Тогда большое спасибо.

Литума подошел к пьяному, обхватил его за плечи и стал потихоньку подталкивать к двери:

– Пойдем-ка, выйдем на свежий воздух, приятель. Давай, давай.

Тот и не думал противиться. Уже на ходу он быстро застегнул ширинку.

– Конечно, господин капрал, – бормотал он, заваливаясь на бок. Если с людьми говорят по-человечески, люди понимают.

Снаружи их встретила ледяная темнота. Не было ни дождя, ни ветра, как в другие ночи, но температура сильно понизилась, и Литума чувствовал, что у бурильщика зуб на зуб не попадает, он дрожал, съежившись под своими одежками, которые, как смирительная рубашка, сковывали его движения.

– Ты, верно, ночуешь в бараке, уцелевшем от уайко, – сказал Литума, поддерживая его за локоть. – Я тебя провожу, дружище. Давай-ка возьмемся за руки, не то в этой темноте угодим в какую-нибудь яму и сломаем шею.

Они шли медленно, спотыкаясь о камни, толкая друг друга во мраке, который не могли рассеять мириады звезд и узкий серп луны. Неожиданно бурильщик остановился и, схватившись за живот, согнулся пополам,

– Тебя мутит? Поблюй – станет легче. Натужься, чтоб вся дрянь вышла. Я тебе помогу.

Бурильщик, скорчившись, содрогался от приступов рвоты, а Литума, стоя позади, сдавливал ему обеими руками живот, как он это обычно делал в Пьюре с непобедимыми, когда те перебирали в баре Чунги.

– Ты ко мне подкатываешься, – вдруг запротестовал пеон, с трудом выговаривая слова.

– Этого тебе, наверно, хочется, – засмеялся Литума. – Нет, мужчины меня не интересуют, мудак.

– Меня тоже, – промямлил пеон, все еще давясь от приступов рвоты. – Но в Наккосе все становятся гомиками, а то и похуже.

У Литумы забилось сердце: этого пеона тоже что-то грызло, он хотел от чего-то освободиться, искал, кому излить душу.

Бурильщик наконец выпрямился, с облегчением вздохнул.

– Вроде стало лучше. – Он сплюнул. – Собачий холод.

– Пробирает до костей, – согласился Литума. – Пойдем-ка поскорей.

Они снова взялись за руки и, спотыкаясь, с трудом вытаскивая ноги из грязи, побрели дальше, проклиная все на свете. Вскоре в ночной темноте они смогли различить еще более черное пятно – барак. Слышно было, как среди горных вершин свистит ветер, но здесь все было тихо и спокойно. Хмель у Литумы прошел, голова стала ясной, мысли четкими. Он даже забыл о Мерседес и Томасито, которые миловались сейчас там наверху, забыл и о Мече тех давних времен, когда видел ее в маленьком баре неподалеку от стадиона Пьюры. В голове кружились другие мысли и все более отчетливо вырисовывалось решение: «Я должен расколоть его».