Елена Крюкова - Серафим

Тьма. Ты пришла.
ТЫ ПРИДЕШЬ В СВОЙ ЧЕРЕД КО ВСЕМ, ТЬМА.
Смерть ли ты? Или ты живая?
Тьма, мы ничего не знаем о тебе; мы только провожаем в тебя уходящих и встречаем вновь приходящих из тебя.
Тьма до рожденья; тьма после кончины.

Ночь, и я одна во храме.
Никого.
Нет. Со мной они, святые мои. Пророки мои. Апостолы. Мученики. Архангелы и серафимы. Князья и рыбаки простые. Они глядят на меня. И я гляжу на них.
Их глаза, намалеванные, – живые. И мои – живые тоже.
Скрещиваются наши живые глаза.
Живое всегда молится живому.
Я сижу на полу, на холодных каменных плитах церкви Казанской Божией Матери, что в Хмелевке, близ Василя, в белокаменной старой церкви над Волгой. Сижу на полу Храма Деревенскаго. Мне тепло от золота, кармина и сурика икон. Мне тепло от огромных глаз Богородицы Елеусы, что глядит на меня с древней кирпичной стены.
И длинно, протяжно скрипит тяжелая дверь. Она скрипит, как несмазанные уключины старой лодки.
И я вздрагиваю: мне кажется, это уключины той Лодьи, что на куполе по ночной Реке плывет, скорбно скрипят.
Нет. Это, окованная полосами ржавой жести, отворилась дверь храма.

Сначала я вижу – черное крыло летит над выщербленными гранитными плитами. Черная ткань. Ряса. Она летит ко мне. Полы черные, легкие развеваются. Огромная черная бабочка подлетает. Подошел священник. Подними глаза от каменных плит. Погляди на него.
Я поднимаю глаза. Передо мной стоит совсем молоденький мальчик. Он одет в черную длинную рясу, а на груди у него серебряный крест. У него раскосое татарское лицо, узкие, двумя черными стерляжьими мальками юрко плывущие глаза, совсем восточная, жиденькая, монгольская бороденка. Мальчик-священник спокойно стоит рядом со мной, на полу сидящей. Кажется, он не удивлен тем, что я здесь.

Я вскакиваю с холодной древней плиты.

Он доволен ответом. Не спрашивает, почему я здесь, одна, поздним вечером. Не гневается, почему храм отворен. У кого ключи?
Все открыто, вольно, настежь, заходи, человек…

Молчание окутывало нас обоих прозрачным звездным мафорием. Мальчик потеребил на груди посеребренный дешевый, видно, оловянный крест. Золотое кольцо проблеснуло в полумраке на тонком пальце. Такой молоденький, а уже женат, весело подумала я.

Я стояла напротив юного священника и чувствовала, как он волнуется, а изо всех сил старался казаться спокойным.

Мальчик опустил голову. Потом снова поглядел на меня. Узкие степные глаза его рыбами блестели, плыли во тьме.

Елеуса радостно, восторженно глядела на меня, будто б я была потерянной – и вдруг нашлась; будто бы я была ее доченькой мертвой – и вот воскресла.

Голос мой сошел на нет. Сердце прыгало меж ребер пойманной рыбой.

Я положила холодную ладонь себе на горячие губы.
Я уже не спрашивала. Только слушала.