Сначала ему никак не удавалось заснуть: он ждал смерти мальчика на соседней койке, но потом он отвлекся, потому что его посетили навязчивые воспоминания об утопленнике, которого волной вынесло на берег прошлым летом. Это был моряк с танкера, протараненного немецкой подводной лодкой. Патруль береговой охраны обнаружил тело моряка на отмели, покрытой густой нефтяной пленкой, рядом с разломанными контейнерами для перевозки грузов, неподалеку от того места, где их семья из четырех человек снимала на месяц комнату каждое лето. Обычно вода в заливе была чистой, и он не задумывался о том, что, шлепая босыми ногами по мелким набегающим волнам прибоя, можно натолкнуться на утопленника. Но когда нефть с протараненного танкера, покрыв вязкой черной массой все песчаное побережье, обволокла маслянистой пленкой его ноги, он испугался, что может споткнуться о мертвое тело. Или врезаться в плывущего к берегу диверсанта, вредителя, работавшего на Гитлера. Вооруженные винтовками или ручными пулеметами, часто в сопровождении собак, патрульные день и ночь караулили протянувшийся на многие мили пустынный берег, чтобы не допустить высадки диверсантов. И все же кое — кому из них удавалось пробраться на берег незамеченными, и они, вместе с американцами, сочувствующими нацистам, с самого начала войны делали вылазки на сушу, чтобы немецкие подводные лодки, снующие вдоль восточного побережья, могли потопить корабли у берегов Нью — Джерси. Как-то его отец прочел в газете, что береговая линия вдоль штата Нью-Джерси превратилась в самое крупное кладбище кораблей во всей Америке, и теперь, лежа в больнице, мальчик никак не мог избавиться от мыслей об этом: слово «кладбище» вертелось у него в мозгу, будоража и тревожа его; точно так же он не мог выбросить из памяти утонувшего моряка, чей распухший труп, лежавший у самого берега в нефтяной пленке, обнаружила патрульная служба береговой охраны как раз в тот момент, когда они с братом с дощатого настила наблюдали за работой солдат.
Наконец ему удалось заснуть, но он проснулся от шума в палате. Он увидел, что занавеска между двумя койками была задернута и что рядом с койкой, где лежал мальчик, суетятся врачи и медсестры, — он слышал их голоса и сквозь ткань видел, как двигались чьи-то тени. Когда из-за занавески показалась одна из медсестер, она заметила, что мальчик не спит, и, подойдя к его кровати, тихо сказала:
— Спи, завтра тебе предстоит трудный день.
— А что случилось? — просил мальчик.
— Ничего, — ответила она. — Мы делаем перевязку. Закрой глазки и спи.
Он проснулся рано утром, готовый к операции, и увидел рядом с собой мать, которая уже пришла в больницу и теперь сидела в ногах его кровати.
— Доброе утро, дорогой. Ну, как себя чувствует мой маленький храбрец?
Взглянув на соседнюю койку, мальчик увидел, что с нее снято белье. Ничто не могло яснее сказать ему, что произошло ночью, чем вид голого матраца в полосатом чехле и подушек без наволочек, сложенных горкой посреди пустой кровати.
— Этот мальчик умер, — проговорил он. Как странно, что он запомнил это, ведь он был еще совсем маленьким, когда его привезли в больницу на операцию, но еще более странным было то, что память его зафиксировала смерть. Первым был утопленник с распухшим телом, вторым — этот мальчик. Ночью, когда он проснулся и увидел тени, двигающиеся за перегородкой, его преследовала только одна мысль: «Доктора убили его».
— Я полагаю, его перевели, деточка. Перевели на другой этаж.
Тут появились два санитара, чтобы отвезти его в операционную. Один из них велел ему сходить в туалет, и, закрыв дверь уборной, первым делом он пощупал свою грыжу. Он хотел убедиться, что она окончательно исчезла. Но шишка вернулась на место. Теперь ему никак было не отвертеться от операции.
Матери позволили сопровождать его до лифта, пока санитары везли его на каталке в операционную. Затем его погрузили в лифт и спустили на нижний этаж, а там повезли по какому-то жуткому коридору в операционную, где его уже ждал доктор Смит в белом хирургическом халате и маске, которая настолько изменила его внешность, что это мог бы быть даже и не доктор Смит.
Вместо хирурга под маской мог оказаться кто — то совершенно другой — человек, который никогда не был сыном бедных иммигрантов и не носил фамилию Смулович, — тот, о ком его отец ничего не знал и никто ничего не знал, — посторонний, случайно забредший в операционную и взявший в руки скальпель. Он содрогнулся от ужаса, когда к его лицу, будто пытаясь удушить его, поднесли эфирную маску. Он мог поклясться чем угодно, что хирург или тот, кто притворялся хирургом, наклоняясь над ним, произнес страшные слова:
Читать дальше