Сергей Мавроди - Сын Люцифера. Книга 4. Демон

А действительно? — думал он. — А вдруг и правда она мне изменяет?.. («Она» — в смысле, Валентина. Именно так в этих своих тайных мыслях он теперь именовал свою жену. Безлично.)

Да бред какой! — пытался одернуть он себя, но червячок сомнения уже завелся и все точил его и точил. Грыз. Избавиться от него было теперь уже решительно невозможно.

«Бред»!.. Каждый думает, что бред! — мрачно возражал себе он. — Что у него жена особенная. А на самом деле... Все они одинаковые. Из одного теста слепленные. Вон и Надька говорит... А она сама оторва еще та! Себе подобных сразу видит... За версту чует. Да и водка эта проклятая пролилась! Как нарочно.

Воспоминание о так неудачно и не вовремя пролитой водке было почему-то для Алымова особенно мучительным. Он никак не мог отделаться от мысли, что это было неспроста. Какой-то знак свыше. Послание ему, дураку. Что жена у него — шлюха. Такая же, как и все остальные.

Алымов сердился на себя, что он так думает о собственной жене, причем фактически без всяких к тому оснований и, возможно, совершенно незаслуженно — но поделать с собой все равно ничего не мог. Ревность раскаленными когтями терзала его сердце. И чем дальше — тем больше. Пламя ее разгоралось все ярче, как будто его кто-то раздувал. Фу-у-у-у!.. Фу-у-у-у!..

Алымов метался, как тигр в клетке. Он изводил жену бесконечными вопросами, каверзами, подвохами; тайно рылся в ее карманах, сумочке, ящиках стола, подслушивал телефонные разговоры... — в общем, за чрезвычайно короткое время превратился в какого-то опереточного ревнивца.

Самым ужасным была неопределенность. И прямых улик измены вроде бы не было, но в то же время не было и полной и безусловной уверенности в верности супруги. Пару раз Алымов натыкался на какие-то странные пометки в ее записной книжке; как-то случайно подслушал ее разговор с неким неизвестным мужчиной (к сожалению, самый конец — собеседники как раз уже прощались), с работы она, по его мнению, иногда поздновато приходила... Да вот, собственно, и все!

Короче, ничего конкретного. Никаких прямых улик! И тем не менее...

Все как будто нарочно так подстраивалось, чтобы Алымова в постоянном напряжении держать. В подвеске. Дразнить его. Это доводило Алымова до исступления.

Ему, наверное, легче было бы, если бы он просто застал свою жену с любовником. Или даже с двумя!! Одновременно! (В своих безумных фантазиях и подозрениях он доходил и до этого!) Тут, по крайней мере, все ясно бы было. А так... Ни да ни нет. Ни бе ни ме. Ужас! Кошмар какой-то. Так и с ума сойти недолго.

Алымову стало уже казаться, что и в постели она ведет себя как-то иначе, по-другому (интере-есно!.. о-очень интересно!..); и слова какие-то новые постоянно употребляет (где это она, интересно, их нахваталась?! Она же не читает ничего!); и вообще что-то излишне весела последнее время, постоянно чего-то там щебечет и напевает (с чего бы это?.. а?.. тем более, что сам-то я все эти дни злой и угрюмый хожу, так что...).

В общем, не прошло и месяца, как Алымов дошел до точки кипения. До ручки! Он даже о самоубийстве стал подумывать. Не всерьез пока, конечно, но... Лиха беда начало!

Сначала змею эту задушить подколодную, а потом и самому!.. — все чаще и чаще приходило ему в голову. — Не верю я, что у нее никого нет! Не. Ве. Рю. Вот хоть убейте меня! Хоть на куски меня разрежьте!! Не может этого быть! Наверняка кто-то есть... Наверняка! Как и у всех у них. У баб этих проклятущих... Вон и Надькин дурачок, тоже, небось, думает, что он у нее первый и единственный... Ага, «первый», блядь! «Единственный»!..

Далее Алымов начинал себе во всех подробностях представлять, как этот кто-то заходит с его женой в спальню, обнимает ее.., целует, ласкает.., везде... Как они раздеваются... она снимает перед ним платье.., блузку... остается в одном белье... потом снимает и белье... как они ложатся затем голые в постель, как он... она... А-а-а-а!!! Сука! сука! сука! Шлюха!! Тварь!!!

* * *

Так прошел еще месяц.

Алымов превратился в какую-то тень. В жалкое подобие самого себя. В семье все шло к разводу. Ежедневные крики, ругань, скандалы, ссоры по любому поводу. Алымов то проклинал свою жену, обвинял ее во всех смертных грехах; то извинялся перед ней, каялся и просил прощения. Чуть ли не на коленях ползал. Он стал уже противен самому себе. Дальше так продолжаться не могло. Надо было что-то делать.

Может, и правда развестись? — с тоской думал он. — Все равно это уже не семья, а название одно. Чего друг друга мучить!

Но развестись он тоже не мог. Он, собственно, хотел не развестись, а установить истину. Выяснить, изменяет ли ему его жена. Точнее, окончательно убедиться в этом. Поймать ее. Застукать! Это превратилось у него в какую-то манию. В фобию. В идею-фикс!