Андрей Шляхов - Склиф. Скорая помощь

— Как же так, Вика? — спросил он у любимой.

— А вот так! — огрызнулась та, и вылила на бедного Александра целый ушат помоев.

Вылила образно, но лучше бы уж на самом деле. Принять душ и одеться в чистое недолго, несложно и не страшно, а вот узнать о себе «всю правду»… За пять минут Александр узнал, что как мужчина он представляет разве что «прогулочную» ценность, то есть — взяв его под руку, можно прогуляться по улице, и на том, как говорится, спасибо.

— С таким членом, как у тебя, только синичек трахать! — орала любимая женщина. — Размер у тебя детсадовский и кончаешь ты в три секунды! Я с тобой ничего никогда не чувствовала, только притворялась, чтобы тебя, дурака, не расстраивать! Что ж мне теперь, на всю жизнь без женского счастья остаться?!

— А зачем притворялась? — только и спросил Александр.

Вообще-то любимая не очень-то и притворялась, а если когда и играла немножко, так только ради того, чтобы порадовать Александра, которого выделяла и ценила за серьезность его намерений. Намерения всех прочих кавалеров не шли дальше «поддать и перепихнуться», а любая приличная девушка должна думать о будущем. Гадостей Александру Вика наговорила от испуга. Хороший метод — валить с больной головы на здоровую, иногда срабатывает. Но отступать при этом нельзя. Назвался, то есть назвалась груздем — полезай в кузов.

— Из жалости! — брякнула Вика. — По доброте!

Александр почернел лицом и ушел, не сказав ни слова. Дома «отдыхал» отец, на которого в пьяном виде обычно накатывал воспитательный раж.

— Менагер кислых щей пришел! — глумливо заорал он, увидев сына. — Заходи, не стесняйся!

Отца, всю жизнь мечтавшего о высшем образовании, не столько в смысле знаний, сколько в смысле диплома, глубоко ранила и сильно раздражала учеба сына и наследника старенькой заслуженной «четверки» в колледже. «Сейчас век высшего образования!», — говорил он, пеняя сыну на отсутствие амбиций. Ну и «менагером кислых щей» прозвал, выражая свое отцовское презрение.

Обойдя отца, Александр ушел в ванную и заперся там. Кроме как в ванной или в туалете, запереться было негде. А надо было запереться и подумать. Крепко подумать. О жизни и вообще.

— Только пришел — и сразу в ванную! — начал орать за дверью обидевшийся родитель. — Онанист хренов! Ясное дело — такому чмордяю ни одна баба не даст, вот и приходится руками работать! Молчишь, суслик! А что ты можешь ответить? Тебя, дефективного, даже в армию не взяли!

Александра не взяли в армию. Признали ограниченно годным к военной службе и «дали» категорию «В». Зрение подкачало, семь диоптрий на левом глазу.

— Только армия может сделать из дристуна мужика! А ты так дристуном и помрешь!

В трезвом виде отец был тихим, спокойным, дружелюбным и деликатным человеком. Но после первого же стакана перевоплощался в мистера Хайда — грубил, оскорблял, мог огреть ремнем. Боялся только матери, та за двадцать три года счастливой и беспросветной семейной жизни научилась орудовать скалками, сковородками, табуретками и прочими предметами так хорошо, что могла бы выстоять и против любого из братьев Кличко, если бы тем пришло в голову драться с женщиной. Однажды пылесосом отца «выключила», когда он во время уборки стал руками махать. Современные пылесосы легкие — и мать не надорвалась, и отец не пострадал.

Сестра сидела у себя в комнате, отгородившись от реальности музыкой. К отцовским «показательным выступлениям» она давно привыкла, потому что видела и слышала их с пеленок. Отец поорал еще немного и ушел на кухню — добавлять. Александр начал думать и очень скоро додумался до того, что отец, в сущности, прав, хоть и груб. Не быть Александру настоящим мужиком, ну хоть он тресни. И с женщинами у него никогда ничего путного не выйдет, только смех сквозь слезы или слезы сквозь смех, что, в сущности, одно и то же. А тут еще гонорея.

«Быть или не быть?» — это вечный вопрос. Чаша личных весов Александра клонилась к тому, чтобы «не быть». А ну его нахрен такое бытие!

Нахрен, так нахрен. Мужик сказал — мужик сделал. «Хоть в этом буду мужиком», — решил Александр, и стрелка на шкале его самоуважения перескочила на соседнее деление. Он вышел из ванной, прошел на кухню, где, положив голову на стол, похрапывал отец (традиционный получасовой сон после третьего стакана), достал из настенного шкафчика «аптечку» — коробку из-под материнских туфель, в которой хранились лекарства, и вернулся с ней в ванную.

Лекарств было много, лекарства были разные, и Александр не сомневался в том, что если съесть их все (к такому количеству только глагол «съесть» и подходил), то смерть не заставит себя ждать. И тогда они все поймут — и подруга Вика, и родной папаша, и директор колледжа Лидия Петровна. Все всё поймут, но будет уже поздно.