Мишель Фейбер - Побудь в моей шкуре

Еще она заметила, что этот водсель был абсолютно лыс, на голове у него не росло ни одного волоска, что, впрочем, не имело особенного значения, поскольку в любом случае он стал бы таким к концу откормочного цикла. Но по какой причине водсели лысеют раньше срока? Она надеялась, что дело не в дефекте, способном повлиять на качество мяса, и не в какой-нибудь болезни. Бестелесный голос из телевизора сказал ей однажды, что жертвы раковых заболеваний лысеют. Но автостопщик в оранжевом комбинезоне – вот он, кстати, снова показался впереди – вовсе не был похож на жертву ракового заболевания. Скорее, он был похож на того, кто способен голыми руками разнести на кирпичики онкологическую клинику. А тот водсель с раком легких, которого она однажды подвозила – у него ведь, насколько Иссерли помнила, была уйма волос?

Она вновь проехала мимо плешивого, еще раз убедившись в том, что мышечной массы у того имелось более чем достаточно. Как только представится возможность, решила Иссерли, она снова развернется где-нибудь дальше по шоссе.

Забавно, но раньше абсолютно лысые автостопщики ей ни разу не попадались. С точки зрения статистики, это странно. Его сияющая лысая голова в сочетании с крепким телосложением и нелепым одеянием скорее всего вызывали у нее некоторую неуверенность, которую она продолжала ощущать, даже когда начала тормозить.

– Вас подвезти? – задала она излишний вопрос в тот момент, когда автостопщик уже принялся пропихивать свою тушу в открытую дверцу.

– Угу, – буркнул он, стараясь поудобнее устроиться в кресле. Когда он согнулся, его комбинезон забавно заскрипел. Иссерли надавила рычаг на кресле, чтобы дать возможность пассажиру расправить ноги.

Тот, казалось, был смущен ее участием, и когда наконец уселся, то уставился прямо в стекло, пытаясь при этом застегнуть ремень безопасности; ему пришлось удлинить ремень чуть ли не на пару метров, прежде чем тот сомкнулся на его пояснице.

– Ну вот, – выдохнул он, когда тот наконец щелкнул.

Иссерли тронулась с места, заметив краем глаза, как ее пассажир смущенно покраснел, отчего его голова стала похожа на огромную розовую тыкву, водруженную на вершину грязно-оранжевой кучи.

Только после того, как прошло не меньше минуты, автостопщик медленно повернулся в сторону Иссерли, осмотрел ее с ног до головы и опять уставился в стекло.

«Сегодня мне везет», – подумал он.

– Сегодня мне везет, – произнес он вслух.

– Это хорошо, – сказала Иссерли, стараясь, чтобы голос ее звучал весело и оптимистично, но по спине у нее забегали холодные мурашки. – Куда путь держите?

Вопрос повис в воздухе, холодея, словно не съеденный вовремя обед, пока не подернулся пленкой застывшего жира. Автостопщик молча продолжал смотреть на дорогу.

Иссерли подумала, стоит ли ей повторить вопрос, но побоялась показаться слишком навязчивой. Инстинктивно она слегка наклонилась вперед и опустила локти, прикрывая грудь.

– А титьки у тебя очень клевые, – заметил автостопщик.

– Спасибо, – сказала Иссерли, чувствуя, как воздух начинает пульсировать от роящихся в нем колючих молекул.

– Такие за одну ночь не вырастут, – хихикнул пассажир.

– Нет, не вырастут, – согласилась Иссерли.

Ее настоящие молочные железы, расположенные с обеих сторон живота, были хирургически удалены в ходе первой операции, а затем, уже во время второй, на ее грудной клетке появились эти пухлые уродливые образования. Хирурги при работе руководствовались картинками из журнала, присланного Энселем.

– Долго пришлось ждать? – спросила Иссерли, надеясь сменить тему беседы.

– Довольно долго, – буркнул плешивый.

– И куда вам нужно ехать?

Иссерли надеялась, что в результате многочисленных повторений этот вопрос наконец проникнет в его мозг.

– В пути решу, – отрывисто бросил он.

– Боюсь, я могу подвезти вас не дальше Эвантона, – сказала она. – В любом случае хоть что-то.

– Ага, – фыркнул он. – Мне все равно.

И снова в наступившей тишине воздух беззвучно пульсировал от наполнявшего салон напряжения.

– И что же заставило вас отправиться сегодня в путь? – преувеличенно громко спросила Иссерли.

– Дела, конечно же.

– Не хотела бы показаться вам чересчур любопытной, – продолжала Иссерли. – Просто очень люблю поговорить.

– А я вот неразговорчив, – сказал плешивый с таким видом, словно это было какой-то унаследованной им по праву рождения привилегией, вроде состояния или титула. Иссерли почему-то не могла не подумать при этом об Амлисе.