Мишель Фейбер - Побудь в моей шкуре

Ожидая, когда это что-то отпустит ее наконец, она сложила руки на руле и уткнулась в них подбородком. Подбородок у Иссерли был крохотный, но и такой он стоил ей немало страданий и потребовал от хирургов большой изобретательности. Поэтому то, что она могла им куда-то утыкаться, было уже само по себе существенным достижением. Или унижением – ей так и не удалось прийти к окончательному выводу.

В конечном счете она сняла очки. Совершенно неоправданный риск даже в этой сонной деревушке, но сидеть и чувствовать, как слезы скапливаются внутри пластиковой оправы, а потом вытекают оттуда на щеки, было просто невыносимо. Иссерли плакала и плакала, тихонько причитая на своем родном языке и время от времени поглядывая наружу, не вывалился ли на улицу какой-нибудь загулявший водсель. Но все было по-прежнему тихо, а время упрямо застыло на месте и отказывалось идти вперед.

Иссерли посмотрела в зеркало заднего вида, наклонив голову так, чтобы в нем отразились ее болотно-зеленые глаза и челка. Только эту часть лица она могла теперь видеть в зеркале, не испытывая к себе отвращения, поскольку лишь она осталась практически нетронутой. Эта часть ее лица была отдушиной которая позволяла ей не сойти с ума. За годы своей работы она не раз сидела вот так в машине, вглядываясь в зеркало.

На горизонте блеснули какие-то фары, и Иссерли поспешно надела очки. К тому времени, когда машина въехала в Эддертон, она уже полностью взяла себя в руки.

Это оказался сливового цвета «мерседес» с затемненными окнами, который мигнул фарами, проезжая мимо «тойоты». Обычное дружеское приветствие, не имевшее ничего общего с теми предупреждениями, которые подают друг другу водители, повинуясь негласному кодексу дороги. Просто одна машина поприветствовала другую, похожей формы и окраски, ни на минуту не задумываясь о том, кто или что может скрываться внутри.

Иссерли завела «тойоту» и последовала за доброжелательным «мерседесом» в сторону леса, навсегда покидая Эддертон. Всю дорогу до Аблаха Иссерли размышляла об Амлисе Вессе и о том, что тот подумает, когда узнает, что она вернулась домой с пустыми руками. Не решит ли он, что она спряталась в коттедже от стыда за свою неудачу? Пусть думает что хочет. Может быть, это поможет ему понять, как неимоверно сложна ее работа. Сей изнеженный недоучка наверняка считает, что это не труднее, чем рвать цветы в поле или… или собирать волнистые рожки на морском берегу, если, конечно, он имеет хотя бы малейшее представление о том, на что похожи волнистые рожки или хотя бы морской берег. Эссуис был абсолютно прав: гребаный Амлис Весс!

Может, ей все-таки следовало доставить на ферму курносого лесоруба? Какие у него были мясистые руки! – просто окорока, она таких никогда прежде не видела. Он явно им подходил. Да, но рак… Ей обязательно нужно выяснить на будущее, имеет ли это какое-нибудь значение. Спрашивать мужчин на ферме абсолютно бессмысленно. Они тупы и невежественны – типичные выходцы с Территорий.

Ферма Аблах была вся засыпана сверкающим белым снегом. Когда Иссерли подъехала к ней, она заметила, какие необычные тишина и покой стоят вокруг. Вообще-то к ферме вели две дороги, из которых одна номинально предназначалась для тяжелой техники, но на самом деле обе в одинаковой степени были покрыты ухабами и заросли сорняками, так что Иссерли выбирала путь домой, руководствуясь исключительно настроением. Сегодня вечером она поехала по той дороге, что предназначалась для легковых машин, хотя, кроме ее «тойоты», ни одна машина по ней никогда не ездила. От самого устья Аблаха многочисленные дорожные знаки предупреждали о смертельной опасности, ядах и суровой ответственности перед законом. Иссерли знала, что, когда машина проезжает мимо этих знаков, там, на ферме, до которой остается еще полкилометра, срабатывает сигнализация.

Ей нравилась эта дорога, особенно тот ее густо заросший утесником отрезок, который проходил мимо Кроличьего Холма. Там было полно кроличьих нор и в любое время дня и ночи можно было наткнуться на одного из четвероногих обитателей, вприпрыжку пересекающего дорогу. Иссерли всегда сбавляла в этом месте скорость, чтобы не задавить какого-нибудь веселого грызуна.

Сквозь листву стоявших в конце дороги деревьев она различила огни дома Эссуиса и вспомнила их нескладную утреннюю беседу. Она знала Эссуиса весьма поверхностно, но догадывалась, как болит сейчас у него спина, и испытывала к нему жалость, презрение (он ведь мог отказаться, кто его заставлял?) и какое-то тошнотворное родственное чувство.