Чак Паланик - Невидимки

Перенесемся к Бренди, истекающей кровью.

Я макаю в эту кровь палец, чтобы писать ею.

Бренди слегка прищуривается и строчку за строчкой читает съедаемую огнем правдивую историю нашей семьи.

И Ты Не Умрешь Сейчас, написано почти на полу, прямо на уровне глаз Бренди.

- Дорогая! Шаннон, милая, - говорит она. - Я знала все, что ты пишешь. Благодаря мисс Эви. Это Эви

сообщила мне, что ты в больнице. Что с тобой произошло несчастье.

Я - неудавшаяся модель рук, думаю я. И тупица.

- А теперь, - произносит Бренди, - расскажи мне все по порядку.

Я пишу:

В Течение Последних Восьми Месяцев Я Пичкаю Эллиса Айленда Мужскими Гормонами. Бренди тихо смеется:

- Я тоже!

Это и в самом деле ужасно смешно.

- Ну же, - говорит Бренди, - быстрее расскажи мне все остальное. Пока я не умерла.

Я пишу:

После Взрыва Лака Для Волос Все Любили Только Тебя Одного. Я пишу:

А Ведь Это Не Я Выбросила Его В Мусорное Ведро. Бренди говорит:

- Я знаю. Это сделала я. Быть нормальным, ничем не отличающимся от остальных ребенком представлялось мне ужасно скучным. Я нуждалась в каком-то спасении. Я мечтала о чем-то, противоположном сказке.

До нас доносится голос Эллиса:

- Все, что бы ты ни сказал, на суде может быть использовано против тебя.

Я пишу на плинтусе: Я Сама Выстрелила Себе В Лицо. Места больше нет. Больше нет и крови. В общем-то и писать уже нечего. Бренди спрашивает:

- Ты сама выстрелила себе в лицо? Я киваю.

- Вот этого, - говорит Бренди, - вот этого я не знала.

Перенесемся в тот неповторимый момент, когда полуживая Бренди лежит на полу.

А я склоняюсь над ней. Мои руки перепачканы ее королевской кровью.

Бренди кричит:

- Эви!

В проеме парадной двери появляется обгоревшая голова Эви.

- Бренди, дорогуша, - говорит Эви. - Это самая злая из когда-либо сыгранных тобой шуток.

Эви подбегает ко мне и целует меня своими губами, накрашенными отвратительной увлажняющей помадой. Она восклицает:

- Шаннон, не знаю, как благодарить тебя за то, что внесла столько живости и новизны в мою чертовски скучную домашнюю жизнь.

- Мисс Эви, - говорит Бренди, - разыгрывай кого угодно, но несколько минут назад в меня выстрелила именно ты.

Перенесемся к правде. Я круглая дурочка.

Перенесемся к правде. Я выстрелила в себя. Я заставляла Эви думать, что это сделал Манус, а Мануса - что это сделала Эви. Возможно, именно по этой причине они и расстались.

Именно по этой причине Эви постоянно держала при себе заряженную винтовку, а Манус пришел в ее дом со здоровенным ножом, пришел, чтобы разобраться с ней.

Правда заключается в том, что наиболее тупой и наиболее опасной во всей этой истории являюсь я.

Правда в том, что в день своей огромной трагедии я уехала за пределы города. Окно у сиденья водителя в моей машине было наполовину открытым. Я вышла на улицу и выстрелила в него. По пути обратно в город на автостраде я свернула на узкую дорогу, ведущую к Гроуден-авеню. Ведущую к "Мемориальной больнице Ла-Палома".

Правда заключается в том, что я обожала быть красивой и не знала, как отделаться от своей страсти.

Я, конечно, могла остричься наголо, но волосы опять выросли бы. И потом, даже лысая, я все равно выглядела бы слишком хорошо. Не исключено, что в таком виде я привлекала бы к себе еще больше внимания.

Я могла попытаться растолстеть или удариться в беспробудное пьянство, чтобы уничтожить свою красоту, но мне хотелось не этого.

Я жаждала стать поистине уродливой и при этом сохранить нормальным общее состояние своего здоровья.

Морщины и старение казались мне настолько отдаленной перспективой, что о них я даже не задумывалась всерьез.

Я мечтала изобрести какой-нибудь способ мгновенного превращения в уродину, мне было необходимо отделаться от красоты окончательно и бесповоротно. В противном случае я постоянно подумывала бы о ее возвращении.

Вы ведь знаете, как люди смотрят, к примеру, на девушек-горбуний.

Им можно только позавидовать, думала я. Никто не тащит их каждый вечер из дома, не давая возможности заниматься учебой. На них не орут фотографы модных агентств, если что-то не так.

Я смотрела на людей с безобразными ожогами на лицах и с завистью думала, что им не приходится тратить кучу времени на рассматривание своего отражения в зеркале.

Я хотела, чтобы мое уродство было очевидным для каждого из окружающих меня людей. Я грезила о такой свободе, которой довольствуется, мчась по дороге на машине с открытыми окнами, хромая, бесформенная, дефектная с самого рождения девушка. Ведь ей все равно, как выглядит ее прическа, в порядке ли ее макияж.