Фелисьен Марсо - На волка слава…

Заметьте, что когда я говорю: любопытство, а потом — тоска, это очень верно. Сначала возникает любопытство, потом — тоска. Но любопытство не исчезало. Часто из этих двух чувств любопытство оказывалось более сильным. Эти чувства чередовались. Или проявлялись одновременно. Но ни одно из них не вызывало во мне желания вмешаться. Это действительно без причины и даже без какой-либо мысли однажды, выйдя из министерства около трех часов и направляясь на ставшее для меня обычным представление… Нужно сказать, что в министерстве все устраивалось как нельзя лучше, благодаря тому, что как раз в это время у меня болел зуб, и дантист выдал мне справку, где говорилось, что я нуждаюсь в полном лечении. Так вот, часа в три я говорил коллегам:

— Ладно. Я пошел к зубному врачу.

Я приходил в свою квартиру. Устраивался на табурете. А к дантисту отправлялся только к пяти часам. Этим, вероятно, и объясняется мое сонливое состояние в этом эпизоде. У меня действительно болели зубы, и дантист дал мне успокаивающее лекарство, в состав которого входил опиум. Поэтому, естественно, сознание мое находилось в некотором оцепенении. Один раз даже случилось, что я, прижавшись головой к бельевой корзине, задремал. Странно? Почему же странно? ОНИ-ТО ВЕДЬ ДРЕМАЛИ. Иногда.

И вот однажды, как я уже говорил, ни о чем таком не думая, я зашел к своей свояченице Элизе, к той, которая была замужем. Мне хотелось просто поговорить, я думаю, вот и все. Излить душу.

— Эмиль!

Она была немного смущена. Меня не очень-то жаловали в этой семье. Ее мужа не было дома. В Париже, это удивительно, мужья никогда не возвращаются домой к трем часам.

Я говорю ей:

— У меня происходят серьезные вещи.

Объясняю ей.

Она не верит своим ушам. Тогда я предлагаю:

— Пойдем со мной.

Ладно. Мы отправились. Пришли ко мне на лестничную площадку. Шляпа Дюгомье была там, на вешалке. (Подумать только, сама по себе шляпа вроде бы ничего не значит. А под ней — АДЮЛЬТЕР.) Пальцем молча показываю на нее Элизе. Она с серьезным видом кивает. Ввожу ее в кладовку. Смотрю в замочную скважину. Мы попали в точку. Делаю знак, чтобы она тоже посмотрела. Она наклоняется. Я думал, она сразу же поднимется. Вовсе нет. Она, наверное, хотела составить себе мнение. Она не двигалась. Мне стало скучно. Еще бы. Стоять в этой кладовке. Я стоял. А Элиза рядом со мной. Наклонившись и выпятив свой упругий и круглый зад в юбке из ткани «куриная лапка». Ну и в конце концов я не удержался, прикоснулся к нему. А что мне было делать? Этот зад был прямо передо мной. О! Ничего особенного, так, легкая ласка. Скорее, жест солидарности. Она попыталась оттолкнуть меня. Сначала потряхивая задом. Как если бы я был мухой. Потом рукой. Но не меняя позы. Причем довольно вяло. А потом и вовсе перестала. К тому же, чего там было дергаться? Разве это было серьезнее, чем прикосновение мухи? Я делал это как бы машинально. Это или что-то еще. В некотором роде из-за тревоги, которую я испытывал. Чтобы не забыться. Потому что с теми двумя в комнате и Элизой, которая на них смотрела, МНЕ НЕ ОСТАВАЛОСЬ НИЧЕГО ДРУГОГО. Особенно в этой тишине. Чтобы просто не потеряться. Чтобы не раствориться в этой тишине.

Наконец Элиза поднялась, покачала еще головой, наклоняя ее в направлении двери. Мы тихонько ушли. Потом зашли в кафе попить.

— И что ты собираешься делать?

— Не знаю.

Вдруг мне пришла в голову мысль, что это было не так уж глупо, привести туда Элизу. Ведь если после этого Мазюры вдруг узнали бы что-нибудь про Розу, то им не с руки было бы поднимать шум.

— И ты мог смотреть на это, не ворвался к ним, не врезал как следует?

— Понимаешь, я люблю Ортанс.

— Хочешь, я поговорю с ней?

— Нет-нет. Только не это.

Я начал разыгрывать из себя идиота.

— Видишь ли, я чувствую, что она еще вернется ко мне.

Она посмотрела на меня. Потом улыбнулась. У нее было доброе лицо, у Элизы. Немного красноватое, как и у сестры, но с задиристым носиком.

— Тем более что ты не замедлил утешиться.

Сначала я подумал, что она имеет в виду какие-нибудь слухи, которые могли дойти до нее, про Розу. Но это было не так. Она думала всего лишь о своем заде и о моем маленьком упражнении с ним. Просто невероятно, какие все-таки люди тщеславные. По ее мнению, потрогав десять сантиметров ее юбки, я уже должен был утешиться. Просто невероятно. Как будто в мире только это и существовало: ЕЕ ЗАД.

Но что начинало угнетать меня, так это их блаженный вид. Вид счастливых людей. Вид довольных людей. Мне кажется, Ортанс даже пополнела от этого. У нее улучшился цвет лица. По вторникам и пятницам, вернувшись вечером домой, я находил ее играющей с малышкой, напевающей песенку. Я поддразнивал ее, но безрезультатно. К счастью, Дюгомье был более чувствительным. Так как он, разумеется, продолжал приходить также и когда я был дома. По вечерам или в воскресенье. Или даже приходил обедать. Ел за моим столом. Ну и наглость, если вдуматься! Время от времени он поглядывал на Ортанс. Бросал на нее тяжелый, пристальный взгляд. Причем глупый. Он походил на хорошего мужа, довольного своей судьбой. Это, естественно, раздражало меня. Поставьте себя на мое место. Тогда я начинал разговор: