Юрий Гальперин - Мост через Лету

Лешакову редко снились сны. Да он их и не запоминал. В любом случае, если мелькали видения, утром не мог связать, соединить обрывки в осмысленный сюжет. Картины распадались, неясные образы дразнили. Словно бы слабый намек на забытые ночные дела, оставалось утреннее впечатление — иногда туманно радостное, как обещание удачи. А то случалась непонятная тяжесть, усталость, вроде всю ночь до рассвета мешки ворочал. Но чаще тревожило необъясненное чувство вины. Неизвестно перед кем и за что, но Лешаков был с утра виноват. И начинал новый день, словно новую жизнь, будто зарок исполнял впредь не повторять каких-то ошибок. А каких — он не знал.

Несколько раз за тридцатилетнюю жизнь виделись полнометражные сны. Он их не забыл. Остался в памяти и сон, посетивший его в ту ночь. Пьяный сон, утром вспоминая, решил Лешаков, очевидной казалась его несуразность. И, наверное, инженер не принял бы сновидение близко к сердцу — чего не привидится по пьяному делу — и списал бы тот сон, забыл, если бы не кое-какие последствия, совпадения.

Снилось же ему, что в доме его гости. Пришли неожиданно. Открыли дверь ключом. Свет зажгли. Стоят на пороге. Кто — не ясно. Но явно не близкие, не родные, потому что, когда вошли, Лешаков заметался, испуганно вскинулся, — уходя, беспорядок он оставил в комнате. Стыдно перед чужими. Гости стояли на пороге, а Лешаков сделать ничего не мог, ни раскиданное белье убрать, ни пыль смахнуть, ни одежду повесить. И не то чтобы обессилел или ноги отнялись, а просто он видел все как бы со стороны — в комнате в тот момент его не было. Сам он находился в другом месте, проснулся почти, во сне сообразил, что лежит в чужом доме на кушетке, но продолжает видеть комнату и гостей на пороге, как в телевизоре. И поделать ничего не мог. «Стыд, позор…» — метался Лешаков по дивану, сминая простыни.

Они постояли недолго и вошли… Сон продолжался.

Гости пили чай, говорили о нем. Но что говорили, Лешаков не понимал. Догадывался, о нем. Шалила мнительность… Они танцевали, и вряд ли им было дело до Лешакова. А потом свет погас, и Лешаков перевел дух, никто не видел мусорного позора. «Легли», — вздохнул он облегченно, разогнул напряженные ноги, потянулся и открыл глаза.

Был серенький день. Теплая тишина. Пустая комната. Тикал симпатичный будильник.

Хозяева ушли на работу. Оставили завтрак, записку, отглаженный костюм. При мысли о службе Лешаков вздрогнул, но вспомнил, что торопиться не надо, счастливо потянулся — на сегодня номерок в поликлинику.

В записку он едва заглянул. К завтраку не притронулся. Но выпил две чашки растворимого кофе. С отвращением поглядел на остатки коньяка. Посидел неодетым в чужой кухне. Затем умылся, вычистил пальцем зубы. Оделся, хмуро оглядев себя в зеркале. Поморщился, напяливая на плечи ненавистное пальто.

На тумбочке в прихожей блестели ключи. Он припомнил, в записке мелькнуло про ключи. Очень знакомые ключи — показалось ему, — совсем как мои… Он узнал. Ключи были его. Лешаков повертел в пальцах: ключ от квартиры и ключ от комнаты, и тоненький ключик от почтового ящика. Осмотрел дверь, она закрывалась просто — надо было захлопнуть. Сунул связку в карман. И забыл.

В тесном, грузном, прежнем пальто он спустился по лестнице. На улице солнечная погода кончилась. Тяжело кружились мокрые хлопья снега. Черный асфальт не блестел. Лешаков сделал шаг, поежился. Предстояла поликлиника, медицинский осмотр, невнимательный врач, возвращение в неприбранный дом, завтра служба опять. Как все будет? Он явно не ведал. Вообразить не мог, чтобы по-прежнему. А снег падал гуще, и не видно было конца переулка. Лешаков пожалел, что не выпил.

Врач в круглых очках на тяжелом носу отнесся к Лешакову внимательно, не то что в первый раз: чутко вздрогнули ноздри.

— Дышите, пожалуйста, в сторону…

После осмотра выглянул из-за стекол, похлопал по плечу. Усмехнулся. Сказал:

— Собственно, простуды серьезной не было. Я сразу понял, надо человеку расслабиться, отоспаться — очень уж загнанный вид.

Лешаков засмущался.

— Три дня отдыха, и будьте любезны! Какая метаморфоза! А?.. Молодцом!

Врач вскочил со стула и на коротких ножках два раза пробежал по кабинету, вернулся к столу. Сверкнул розовой лысиной. Энергия переполняла его. И профессиональное удовлетворение.

Лешаков сильно смутился. От смущения улыбнулся. Не сказал ничего. Чихнул.

Врач взглянул удивленно, подписал больничный лист.