Юрий Гальперин - Мост через Лету

— Кто? Почему?

— О, Боже. Битый час толкую.

И она повторила имена писателей и нескольких правозащитников. Не читая газет, Лешаков знал о них понаслышке. Инженер удивился совпадению. Он усмехнулся и подумал, что скоро его имя станет известно. Совсем скоро.

Вместе неторопливо они допили вино. День за окном померк. Разгорались фонари.

Вероника горячими пальцами обхватила запястье инженера.

— Пойдем?

— А кофе? — напомнил Лешаков.

С официантом он расплатился неожиданно щедро и почувствовал себя бодрей — исчезла противная вялость в ногах.

В сумрачных улицах холодом дуло с реки. В обнимку они бежали к бульвару. Прячась от ветра, свернули в переулок. И у ворот столкнулись с Лилей и Валечкой. Лешаков забыл про гостей.

Вероника оглядела актрису с любопытством, но не ревниво. Валечка — новенький, трезвый, выбритый и причесанный, в строгом костюме — светился улыбкой навстречу друзьям. В руках он держал коробку, перевязанную голубой лентой, — торт из «Севера».

Чаепитие затянулось. Уютно сидели за столом, накрытом старой скатертью, пили третьего сорта краснодарский чай, заваренный правильно и не скупо, и оттого вкусный. За окном громыхал кровельными листами сентябрьский шторм. А в комнате было светло под старомодным торшером. Говорилось легко. Давно они не виделись и накопили много чего рассказать.

Вероника опять пересыпала имена новых знакомых по Коктебелю, со смехом вспоминала архиумные московские разговоры. Лиля слушала внимательно и серьезно, а потом вдруг сказала, что в Перми в магазинах хоть шаром покати, маргарина даже нет, — артистов кормили в закрытой столовой.

— Неплохо кормили нас, в общем, — согласилась она, — но другие-то как?

— Ничего ты не поняла, — напустился на невесту обычно кроткий Валечка. — Пермяки замечательно справились с продовольственной проблемой. Действительно, в магазинах ничего нет. И не надо. Зато люди не стоят в очередях, времени не теряют, зря не бегают и не ищут, а получают продукты на производстве. Заказывают и отовариваются в пределах установленных месячных норм. Например, два кило мяса на человека. Просто, рационально. И никаких проблем.

— Это же карточная система, — определил Лешаков, — военный коммунизм, — и побледнел, вспомнил людоедскую гипотезу. — При коммунизмах с мясцом туговато.

— Ну и что? Зато без забот. И время есть, поразмыслить о духовном. Провинция, а билеты на спектакли с бою брали.

— Лагерь тебе больше понравился бы, — насмешливо вставила Лиля. — Отработал норму, получи миску баланды и пайку. Забот и того меньше.

— Поговори, поговори. Съездишь и в Бенилюкс, и в Англию с такими разговорами. Выпустят тебя… Вон Лешакова в Польшу не пустили.

— Да-а?

— Не пустили, — потупился Лешаков.

— А за что?

— Действительно, за что они тебя? — удивилась Вероника. — Впрочем, делать там теперь нечего. И в магазинах, говорят, пусто.

— Магазины меня не интересуют, — с подчеркнутым достоинством ответил Лешаков.

Все замолкли.

— Поздно уже, — нарушила тишину Лиля. — Пора нам.

— Надо вещи забрать и на пароход.

— Счастливо, — обнимая жениха и невесту, пожелал Лешаков. — После путешествия со свадьбой не тяните.

— Свидетелем будешь?

— Поглядим, — уклончиво сказал инженер.

— А книга твоя как? — уже в дверях вспомнил Валечка и кивнул на пишущую машинку в футляре. — Готова?

— Готова, — хитровато кивнул Лешаков, — почти.

— Быстро ты справился, — искренне обрадовался актер. — Оно и верно — куй железо.

— Скоро услышите, — тихо и серьезно сказал инженер и поднял ясные глаза на друзей.

— Не слабая уверенность, — похвалила Лиля, рассмеялась, и в смехе ее прозвенело удальство. — Ни пуха…

— К черту!

Весело убежали друзья.

Лешаков запер дверь квартиры и вернулся. Вероника ждала на диване, по-кошачьи свернулась.

— А Фомин где?

— А… — Лешаков махнул рукой, раздражаясь и одновременно сожалея. — Заявился на днях с водкой, выпить уговаривал. Я ему по-человечески — не могу. А он свое заладил. Ты ему про Кузьму, он тебе про Ерему. Весь вечер сидел, пока до донышка не высосал.

— Может, ему больше некуда было пойти? — осторожно спросила Вероника.

Лешаков понял, что ляпнул, и смутился своих слов. Но на марксиста остался сердит. Позавчера Лешакову пришлось что-то сделать, чего он самому себе не мог забыть, хотя и оправдывался, и Фомина обвинял. А встреча на самом деле вышла последняя. Завтра предстояло ему… Он и нервничал оттого, что завтра не наступало. Оставались еще обязанности. Он опасался малодушия: расслабухи и срыва. Он должен успеть с Вероникой. Успеть — самое важное. Главное. Будущим успехом он оправдывал все.