Магсуд Ибрагимбеков - Кто поедет в Трускавец

— А как вам понравился новый порт?

— Очень понравился. По-моему, давно его надо было построить.

— Очень рад, что наши мнения абсолютно сошлись, — можно было подумать, что он этим совпадением чрезвычайно польщен. — А теперь пойдем в соседний зал, посмотрим концерт. — Он взял нас, меня и папочку, под руки и повел к входу. — Обещали, что будет интересно.

Мы сидели в первом ряду импровизированного партера и слушали концерт, даваемый мастерами искусств в честь создателей нового порта. Назывались имена лучших рабочих, бригадиров и инженеров, и известные артисты пели и играли в их честь, для услады их глаз и слуха. А потом и до тебя дошла очередь, папочка, и весь зал приветствовал тебя аплодисментами… Ты встал, и раскланялся, и снова сел рядом, между мною и Великим Человеком. И я аплодировал тебе, папочка, потому что я ведь против тебя ничего плохого в душе не имею, уважаю тебя и даже восхищаюсь, но уж прости ты меня за то, что люблю во много раз меньше, чем полагалось бы хорошему сыну. Я тебе, папочка, не судья, и судить тебя не за что. Сказал же ты как-то раз, хоть в сердцах, но справедливо, в одну из наших считанных встреч: «Я не с тобой развелся, а с твоей матерью, и никто не дал тебе права вмешиваться в наши отношения». Я и не вмешиваюсь. Но вспоминаю, и тут уже ничего с собой сделать не могу. Каждый раз, как с тобой встречаюсь, вспоминаю, что в нашем доме, после того как мама во второй раз вышла замуж, появилось Животное и село на то место за столом, где всегда сидел ты. Животное, сопящее, хрюкающее, и чавкающее, и высказывающее свое не подлежащее обсуждению мнение в течение долгих лет. А потом Животное подняло руку на человека. Я как раз в этот момент вошел в комнату и увидел лицо мамы. Я, папочка, конечно, преувеличиваю, утверждая, что все помню. Конечно, не все — помню только, как закричала мама, оттаскивая меня от него. И еще я никак не могу вспомнить — выступал ли ты в тот день в телевизионной передаче «В мире прекрасного», в которой ты выступал часто, говорил убедительно о вещах возвышенных и полностью названию передачи соответствующих. Потом они уехали — не пожелавшая с ним расстаться мама и отчим — переехали в Кировабад, где ему предложили новое, более удобное стойло и больше средств на ежемесячный прокорм, а я перевелся в московский институт… Ты писал мне…

Что это? Почему все встали? А… Окончился концерт. Все расходятся. Великий Человек сказал мне на прощание, что ждет меня в гости вместе с отцом. А потом мы остались одни. Мы стояли перед огромным, ярко подсвеченным зданием на безлюдной площади.

— Вечером оно еще красивей, — сказал я. — Поздравляю.

Он улыбнулся:

— Спасибо. Честно говоря, мне оно и самому нравится. Ну пойдем? Машину я отпустил, думал, приятно будет прогуляться пешком Тебе не холодно, с моря прохладой потянуло?

— Нет.

— Пойдем ко мне, посидим, чаю попьем. А хочешь вина? Мне прислали несколько бутылок настоящего сагианского. Еще же не очень поздно.

Не пойду я к тебе, папочка, пить чай или вино по той уважительной причине, что не хочется мне.

«Собрался братец Кролик в гости, проведать тетушку Мидоус и ее дочек».

— К сожалению, я должен быть дома. Ко мне будут звонить. Он пригладил хорошо знакомым мне жестом волосы на голове, даже в полумраке площади было видно, как они поседели. «Оседлал братец Кролик свою лошадь и поскакал…»

— Я рассчитывал, что нам удается посидеть сегодня вместе, жаль, что не получилось. — Он поежился, видно, ветер с моря и впрямь был прохладным.

«И невдомек было братцу Кролику, что у тетушки Мидоус с дочерьми в это время сидел и курил свою трубку братец Лис…»

— Ну что ж. Спасибо, что пришел на открытие. Всего доброго. Звони. — Он повернулся и пошел.

С кухни доносится запах ванили, мама что-то готовит нам вкусное на ужин. Хорошо сидеть на отцовском колене, чувствовать на плече его руку и слушать, как он читает своим неторопливым добрым голосом сказки дядюшки Римуса. И комната кажется такой уютной в теплом свете зеленого абажура.

Откуда ты, чудное душистое видение, вызывающее сладкую щемящую грусть по давно безвозвратно минувшим счастливым дням? Из каких неведомых складов, кладовых памяти появилось ты и когда в следующий раз ждать твоего прихода?

Он шел неторопливо, не оборачиваясь, думая о чем-то своем.

— Папа! — я услышал свой голос и подумал, что крикнул слишком громко.

Давно я его так не называл, даже и вспомнить нельзя, когда в последний раз я сказал ему «папа».