Магсуд Ибрагимбеков - Кто поедет в Трускавец

Все-таки очень хорошее сегодня утро. Утро человека, у которого все в порядке. Утро, когда хочется немедленно встать и включить музыку, или натереть и без того начищенный паркет, или написать поздравительную открытку своему бывшему декану, о юбилее которого было объявлено в газете, и поблагодарить в теплых выражениях за его выдающиеся заслуги по воспитанию юношества за все время его деятельности, вплоть до дня выхода на пенсию. Хочется встать, несмотря на отсутствие срочных дел и даже на то, что подушка еще сохраняет тепло и тонкий и волнующий аромат волос Прекрасной Женщины… Ну что ж, вставать так вставать. Сделаем легкую зарядку с гантелями, от которой рельефнее станут мышцы под тонкой упругой кожей, примем душ, сперва горячий, а потом ледяной, развивающий эластичность сосудов, по которым быстрее побежит высокооктановая кровь. Сделаем все то на первый взгляд минимальное и вместе с тем все зависящее от нас, чтобы всегда быть в хорошей форме, в постоянной готовности не упустить любой, самый незначительный шанс, время от времени выбрасываемый в жизненной лотерее и достающийся только человеку, не забывавшему своевременно уплатить свои тридцать копеек.

А вот эта чашка настоящего кофе, не того жалкого суррогата с извлеченным для фармацевтических нужд кофеином, который подается в лучших ресторанах и кафе, а маслянисто-коричневого цвета, густого, как расплавленный шоколад, пахнущего мачете и ассегаями, эта чашка кофе как раз и есть та капля, которая переполнит до краев мое сегодняшнее утреннее настроение и доведет его до кондиции телефонного воркования, очень трудно исполнимого жанра человеческих взаимоотношений, по существу, на первый взгляд ненужного и бесцельного, после того как игра сделана, но необходимого человеку хорошего тона, воспитания и вкуса в той же мере, как рама из некрашеного дерева, цвета теплого золота, для Салахова в пастельных тонах или очень сухое белое для осетрины в соусе из тёртых орехов с бадьяном и барбарисом. Ибо это сфера, из которой можно извлечь для себя кое-что существенное, способствующее появлению в себе ощущения великодушия и благородства…

А она ведь это заслужила. Заслужила в полной мере, как никто другой, потому что это были прекрасные семь дней, пролетевшие на едином дыхании, без малейшего промаха с обеих сторон, без мелочных обид и следующей за ними досады, без наивных претензий и вынужденных обещаний. Дни острого и все же изысканного наслаждения общения с нею, дни страсти, охватывающей неслыханной жгучей жаждой все существо и щедро утоляемой в мучительном восторге и радости, живительной прохладной струёй переливающейся в свете, ослепляющем зрение и пьянящем разум, и не несущей в себе ни единой капли безразличия и пресыщения. И минуты кружащей голову благодарной истомы и тихой задумчивой нежности. Минуты ясные и совершенные, закрепляющие в сознании ощущение уверенности и силы и не оставляющие после себя ни малейшего, даже еле заметного налета унизительных сомнении в себе и стыда.

Это была чудесная партия двух достойных противников, и завершить ее следовало в том же стиле и на том же высоком уровне искусства, единственно и подобающем гроссмейстерам, рыцарям благородной красивой игры.

Эти дни, которым я уже присвоил мысленно почетное звание Недели Прекрасной Любви, настолько украсили Отдых и внесли в него, что особенно ценно, столь редкостные, никогда не подвергающиеся инфляции понятия, как Событие и Приключение, что я позволил себе зачислить его в заветный, тщательно оберегаемый и столь же тщательно и жестко отбираемый ряд Приятных Воспоминаний.

Два дня, остающиеся до выхода на работу и до ее отъезда в Трускавец, два дня, остающиеся до естественного финиша, в память Недели освободим, насколько удастся, от неловкости и напряжения последних минут на перроне, когда даны уже и первый, и второй, и третий звонки, и на светофоре давно уже горит зеленый свет, а поезд все не трогается, поджидая застрявший в уличной пробке почтовый контейнер или генерала, задержанного на приеме речью высокого иностранного гостя, и когда провожающие, столпившиеся перед окнами вагонов, все повторяют и повторяют выглядящие со стороны с каждым новым мгновением все пошлее, несуразнее воздушные поцелуи и прощальные махания затекшими кистями, с тоской понимая всю нелепость и безвыходность ситуации.

А все-таки быстро пролетело время, отмеренное Бюллетенем, можно было бы, конечно, выхлопотать еще одну недельку, и я уверен, мало бы кто на моем месте удержался бы от соблазна и не попытался бы прикупить к верным семнадцати на руках — еще короля. А ведь риск хорош только тогда, когда он оправдывается. А пожадничай я — пожалуйте на ВКК! После десяти дней бюллетень продлевает только врачебная контрольная комиссия. С ней тоже можно, наверное, добиться приличных результатов, но стоит ли рисковать? Да и не в риске одном дело, очень уж эти сеансы утомлять стали за последнее время. Особенно трудно дался последний, третий, визит к моему дорогому Айболиту, к которому я уже начал испытывать что-то похожее на благодарность за его озабоченность в связи с моим пошатнувшимся здоровьем. Даже жалко его стало, когда он, — после того как я ему описал последнюю стадию болезни колена, рассказал об острых, стреляющих болях в левом бедре и нижней части живота и даже продемонстрировал, как проходит тут же начавшийся приступ, — осторожно касаясь, прощупал колено и сказал, что очень рекомендует мне лечь на неделю-другую в больницу. Я произнес фразу, вызывающую у любого врача реакцию профессиональной обиды, — сказал, что ни в коем случае не смогу этого сделать по причине неотложных важных дел по службе.