Борис Васильев - Глухомань. Отрицание отрицания

Пока Тухачевский теснил тамбовские вооруженные отряды, особо уполномоченный Павел Берестов за его спиной «чистил», как он выражался, тылы. Арестовывал, отправляя арестантские вагоны чуть ли не со всех станций, выгонял семьи арестованных из домов, забирая их имущество в пользу трудящихся и даже расстреливал без суда. Когда Тухачевский узнал об этом, он немедленно вызвал к себе Павла. Телеграмма была короткой:

«Не явитесь, привезут под конвоем».

Павел явился, поскольку директивы ссориться с командующими еще не поступало.

— По вашему приказанию…

— Кто дал вам право ссорить нас с крестьянством? Ваши тыловые расправы ежедневно поставляют мятежникам новых и новых обозленных бойцов. Немедленно отправляйтесь к своему начальству и доложите, что я решительно требую вашего отзыва. Кру-гом! Шагом марш!..

Прежде, чем отправиться к своему начальству, Павел справедливо решил, что там будут смотреть не на корочки удостоверения, а на фамилию предъявителя. Ее следовало переписать на Берестова, почему Павел через милицию быстро разыскал в каком-то городишке неплохого графолога. И потребовал изменить фамилию в чекистском удостоверении на собственную. Что и было сделано без всяких вопросов.

Прибыв в Москву, Павел тотчас же направился в Чека. Его попросили изложить суть вопроса. Он изложил свою точку зрения, бумагу передали, и через полчаса Павел был принят самим Дзержинским. Кратко доложил обстановку на Тамбовском направлении, обосновал необходимость своих действий и замолчал, ожидая уточняющих вопросов.

Дзержинский молчал. Худое, обтянутое пергаментной кожей, лицо его ни разу не дрогнуло во время доклада. Он, не мигая, пристально смотрел на Павла желтыми глазами, в которых, казалось, ничего не было, кроме этой инквизиторской пристальности.

— Офицерье замучило вконец, — осторожно вздохнул Павел — Того не тронь, этого не смей. Когда же мы с ними-то разберемся, Феликс Эдмундович? Уж невмоготу…

— Уже разбираемся, — почти не разлепив тонких, в ниточку сведенных губ, сказал Дзержинский. — По указанию Владимира Ильича в Холмогорах построен первый концентрационный лагерь для пленных офицеров, буржуев, нетрудовой интеллигенции, попов и прочих тайных врагов Советской власти. Сейчас рассматривается вопрос о создании особого лагеря на Соловецких островах. Вот туда и поедут все бывшие офицеры, как только до конца исполнят свой долг перед большевиками.

— Поскорей бы… — от души вздохнул Павел. — Сердце кровью обливается, Феликс Эдмундович.

— Ты получишь мандат на право бессудных расстрелов на месте. Помни, Владимир Ильич неустанно напоминает нам о революционной беспощадности. И предупреждает, что крестьянство воспроизводит кулаков и вредителей регулярно и в массовом порядке.

— Клянусь всегда быть беспощадным к врагам нашей партии!.. Только крестьяне в лесу прячутся…

— В лесу?.. — Дзержинский подумал. — Есть средство и против леса. Хорошее средство! В гражданской войне мы его, правда, не применяли, почему оно и попало в мое ведомство. Но здесь же не армия, здесь — бандиты. Я передам в твое распоряжение отряд специального оружия. Действовать по обстановке, никогда не забывая о ленинской беспощадности! Руку, товарищ Берестов.

Павел вернулся в полыхающую Тамбовскую губернию на товарном составе. В состав входили две платформы с цистернами, одна — с легким одноместным самолетом, и классного вагона, где ехал Павел со специалистами по таинственному оружию личной охраной и взвод хорошо вооруженной команды. Состав со специалистами он оставил на тихом разъезде, а в штаб Тухачевского явился с мандатом и вооруженной группой.

— Вот мандат на право расстрелов на месте, подписанный Дзержинским, — сказал он, показав привезенные бумаги. — А это — мандат на право применения спецсредств в случае необходимости. Со мной откомандированы специалисты по применению этого специального оружия и одноместный аэроплан для распыливания его над лесами.

— Иприт? — тихо спросил Тухачевский.

— Иприт.

— Это ужасно…

— А когда гибнут наши бойцы, это не ужасно?

— Там, в лесу, много деревень. За что же женщинам и детям такая мучительная смерть?

— Странный вопрос, — усмехнулся Павел. — За то, что их мужья и братья подняли оружие на Советскую власть.

— Ужасно… — повторил командующий. — Вы же интеллигентный человек, вы же представляете, как они будут умирать… Они будут умирать в ужасных, неописуемо ужасных муках.