То, что Нонна Юрьевна для Чувалова - зазноба, для директора было новостью. Но вида он не подал, только что бровями шевельнул.
- Официально разве вернуть?
- Официально - значит через «не хочу». Нам годится, а Юрию Петровичу - вразрез.
- Вразрез, - согласился директор и пригорюнился.
- Видно, ехать придется, - сказал Егор, не дождавшись от него совета. - Вот зазимует, и поеду. А вы письмо напишите. Два.
- Почему два?
- Одно - сейчас, другое - погодя. Пусть свыкнется. Свыкнется, а тут я прибуду, и решать ей придется.
Директор подумал и принялся за письмо. А Егор неторопливо курил, наслаждаясь уютом, покоем и директорским согласием. И оглядывался: сервант под орех, самодельные полки, книги навалом. А над книгами картина.
Егор даже встал, углядев ее. Красным полыхала картина та. Красный конь топтал иссиня-черную тварь, а на коне том сидел паренек и тыкал в тварь палкой.
Вся картина горела яростью, и конь был необыкновенно гордым и за эту необыкновенность имел право быть неистово красным. Егор и сам бы расписал его красным, если б случилось ему такого коня расписывать, потому что это был не просто конь, не сивка-бурка - это был конь самой Победы. И он пошел к этому коню как завороженный - даже на стул наткнулся.
- Нравится?
- Какой конь!-тихо сказал Егор. - Это ж… Пламя это. И парнишка на пламени том.
- Подарок, - сказал директор, подойдя. - И символ прекрасный: борьба добра со злом, очень современно. Это Георгий Победоносец. - Тут директор испуганно покосился на Егора, но Егор по-прежнему строго и уважительно глядел на картину. - Вечная тема. Свет и тьма, добро и зло, лед и пламень.
- Тезка, - вдруг сказал Егор. - А меня в поселке бедоносцем зовут. Слыхали, поди?
- Да. - Директор смутился. - Знаете, в наших краях прозвище…
- Я-то чего думал? Я думал, что меня потому бедоносцем зовут, что я беду приношу. А не потому зовут-то, оказывается. Оказывается, не под масть я тезке-то своему, вот что оказывается.
И сказал он это с горечью, и всю дорогу конь этот перед глазами его маячил. Конь и всадник на том коне.
- Не под масть я тебе, Егор Победоносец. Да уж, стало быть, так, раз оно не этак!
А лебеди были белыми-белыми. И странная горечь, которую испытал он, открыв для себя собственное несоответствие, рядом с ними вскоре растаяла без следа.
- Красота! - сказал Юрий Петрович, навестив Егора.
Птицы плавали у берега. Егор мог часами смотреть на них, испытывая незнакомое доселе наслаждение.
Он уже побегал по лесу, выискал пару коряг, и еще два лебедя гнули шеи возле его шалаша.
- Тоскуют, - вздохнул Егор. - Как свои пролетают- кричат. Аж сердце лопается.
- Ничего, перезимуют.
- Я им сараюшку уделаю, где кабанчик жил. Ледок займется - переведу.
Юрий Петрович ничего на это не ответил. Нонна Юрьевна возвращаться отказалась, как он ни упрашивал ее там, в Ленинграде, и Чувалов разучился улыбаться.
- Ну, Юрий Петрович, пишите заявление, чтоб озеро обратно Лебяжьим звали.
- Напишу, - вздохнул Чувалов.
Юрий Петрович, невесело приехав, невесело и уехал.
А Егор остался: невдалеке от его участка дорогу прокладывали, и он беспокоился насчет порубок. Но на заповедный лес никто но покушался: Филя с Черепком на строительство дороги подались. Черепок матерые сосны с особым наслаждением рвал: любил взрывчаткой баловаться. С войны еще, с партизанщины.
Потом, однако, заглохли и дальние взрывы и рев машин: дорога в поля ушла, и рвать стало нечего. Но Егору не хотелось уходить из обжитого шалаша, по обе стороны которого гордо гнули шеи деревянные лебеди.
Осень у крыльца уж бубенцами звенела. Она темной выдалась, дождливой и выжила-таки Егора с озера. Он перебрался в дом, сперва наведывался к лебедям ежедневно, потом стал ходить пореже. Да и сараюшку уделать требовалось: по утрам уж ледок похрустывал.
А та ночь на диво разбойной была. Тучи чуть за ели не цеплялись, косило из них дождем без передыху, а ветер гулял -аж сосны стонали. Накануне Егор прихворнул маленько, баньку парную принял, чайку с малиной - спать бы ему да спать. А он тревожился: как лебеди там? Надо бы перевезти-уж и сараюшка почти готова, - да расхворался некстати. Ворочался, жег Харитину то спиной, то боком, а к полуночи оделся и вышел покурить.
Чуть вроде затишело: и лес шумел поласковее, и дождик не сек - моросил только. Егор скрутил цигарку, пристроился на крылечке, прикурил - ударило вдруг за дальним лесом. Тяжко ударило, и он сперва подумал, что гром, да какой мог быть гром темной осенью? И, еще не поняв, что это ударило, что за гул принесло мокрым ветром, вскочил и побежал кобылу седлать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу