Анатолий Иванов - Повитель

Горела ли только избушка Веселовых или банда, возглавляемая Зеркаловым, подожгла заодно и домишко Ракитина — отсюда было не разобрать.

Через несколько минут Веселов и Ракитин постучались в двери Федота Артюхина.

— Господи, а я и то смотрю — зарево. Думаю… — зашептал было Федот, но Веселов перебил его:

— Вот пусть у вас Дуня побудет. Больше некуда…

— Ну-к что? И пусть, и пусть… Значит, я и подумал…

— В деревне бандиты… Айда с нами… от греха… — торопливо бросил Ракитин. И сейчас же взвизгнула жена Федота Артюхина:

— Куда еще! Хватит! И так довоевался, кровью харкает. — И, закрыв мужа не по-женски широкой спиной, со злостью глядела в лицо Ракитину.

— Так я говорю — Зеркалов… — морщась, повторил Ракитин.

— Мы ему плохого ничего не делали… А если с вами Федот хороводился по глупости — значит, задница чесалась, плетей просила… Вот и пусть всыплют…

Федот вытягивал шею из-за плеча жены, крутил головой, открывал и закрывал рот, но сказать ничего не решался.

Андрей растерянно бросил взгляд на Артюхину, оглянулся на Тихона и нагнулся к Дуняшке, намереваясь взять ее и вынести на улицу. Жена Федота, не трогаясь с места, не шевеля почти губами, проговорила:

— А ее не трогай. Пропадет с вами, с проклятыми, баба…

— Мы посмотрим, мы уж посмотрим за ней, — часто кивая головой, выдавил из себя наконец Федот. — А вообще-то я… надо бы, конечно, с вами…

— Сиди! — зыкнула на него жена, оборачиваясь.

Андрей Веселов еще помедлил в нерешительности. Ракитин осторожно тронул его за плечо.

— Ноги у нее поморожены, — бросил наконец Андрей Артюхиным, вслед за Ракитиным выскочил на улицу и побежал в сторону соснового бора.

Карательный отряд колчаковцев, возглавляемый бывшим локтинским старостой Гордеем Зеркаловым, несколько дней рыскал по всему селу, шарил по домам, но Андрея Веселова и Тихона Ракитина нигде не было.

Федот Артюхин, который без возражений согласился взять к себе Дуняшку, теперь только понял, чем это ему грозит. Несколько раз на день он спрашивал у жены:

— Может, спрятать ее в подпол, а? Ведь найдут — убьют нас всех…

— А коли в подполе найдут? Тогда спросят — зачем прячете? А так еще, может, пронесет бог.

— Ну, ну, — бормотал Федот, однако успокаивался ненадолго.

— А может, и я… того… — то и дело начинал он, не смея взглянуть в глаза жене.

— Ну!

— Зря не пошел с Андреем? Все-таки устанавливал…

— Чего?

— А эту… власть.

— Дурак! Чего ты устанавливал? Ты языком трепал…

— Ну, все-таки… слово, сказывают, не воробей…

— Вобьют тебе его с обратного конца… Ничего, стерпишь… Зато не разинешь больше рта…

На второй день рано утром к ним зашли двое рослых колчаковцев.

— Чей дом?

— Мой. Артюхина Федота, — еле вымолвил Федот.

Обшарив глазами метавшуюся в жару на кровати Дуняшку, колчаковец полез в подпол. «Что я тебе говорила?» — сверкнула глазами жена. Федот только закивал головой.

— А это кто? — спросил другой колчаковец и указал плетью на Дуняшку.

У Федота зашлось сердце.

— Сестра моя, болеет, — ответила жена Федота. — Дура, напилась самогону, свалилась в снег и… вот смотри. Все ноги обморозила. — И открыла Дуняшкины ноги.

— Ладно. — Колчаковец махнул плетью. Увидев висевшую у двери потрепанную солдатскую шинель, повернул к Федоту свое заросшее рыжей щетиной лицо: — Ты, оглобля… воевал, что ли? Почему дома?

— Отпустили… из лазарета… — несмело ответил Федот.

— По ранению, что ль?

Федот молча и часто закивал головой.

— В язык, должно, — усмехнулся другой колчаковец. — Ишь говорить не может. Пойдем, Зеркалов разберется. Он тут всех знает.

Когда они ушли, Федор перекрестился.

— Господи! А коли в сам Гордей зашел? Ведь он в лицо Дуняшку-то помнит.

— Не каркай, — отрезала жена, и Федот умолк.

Терентий Зеркалов, размахивая наганом, носился вместе с колчаковцами по улицам, изымал у жителей муку, сало и другие продукты. И хотя никто не сопротивлялся поборам, молодой Зеркалов орал, угрожая наганом:

— Ну, чего глаза пучишь? Для нар-родной армии это, дурак!.. Понимать должен.

— Я понимаю, что же… При Советах у нас тоже брали, только по-хорошему, объясняли все…

— При Советах!! Я тебе покажу, сволочь, Советы…

В эти дни объявился в деревне и Лопатин. Где жил все это время, что делал — никто не знал. А теперь не торопясь похаживал по улицам, заворачивал почти в каждый дом.

— Этот вон самоваришко-то — мой, — ласково говорил он и записывал в тетрадь фамилии тех, у кого обнаружил свою вещь. Пряча тетрадь в карман, добавлял: — Придется отдать самоваришко-то. Поторопился Андрюха Веселов чужое добро раздаривать.