Анатолий Иванов - Повитель

Григорий слушал угрюмо, опустив глаза.

— Все, что ли? — спросил он.

— Посоветовались мы сегодня на правлении, решили тебя попросить помочь. На конеферме обойдется пока Калугин. В общем, давай на ток.

В тот же вечер как ни в чем не бывало поздравить Бородина с новой должностью явилась троица: Бутылкин, Тушков и Амонжолов.

— Нам, Григорь Петрович, где бы ни тянуть, лишь бы не надорваться, хе, хе, — осторожно рассыпал смешок Бутылкин. — Тоже я вот… Был кладовщиком, работал, по мере моей возможности, честно… Ну снял меня Ракитин, хе, хе… А я на любой рядовой работе не пропаду…

— Чего надо? — зло спросил Григорий.

— Да что ты, что ты на нас, — замахал руками бывший кладовщик. — Поди вместе… работали, вместе и горевать… Поскольку ты… Пострадал ведь. Другие-то вон на тебя и глядеть не хотят. А мы — наше пожалуйста. Мы не по должности человека уважаем, а так… по душевности.

Бутылкин попал в самое больное место. Григорий долго молчал. Потом плюхнулся на стул.

— Э-э, чего там! — хлопнул он кулаком по столу. — Гульнем! Анисья!

Когда вернулся с работы Петр, Тушков сказал ему заплетающимся языком:

— Золотой у тебя папашка, Петро. Выпьем за него!

Петр ничего не ответил.

— Ты сыграй нам, тракторист. Уважь, — попросил Бутылкин.

— Не будет, — вмешался Григорий. — Сколь времени баян в руки не берет. Ходит как в воду опущенный.

— Что так?

— А видишь ты, жених! — насмешливо протянул Григорий Бородин.

— Эх, погуляем на свадьбе… Выражаясь фигурально, пропьем Петруху в самые растянутые сроки.

— Пропить можно и не торопясь, да вот невеста не ко двору.

— Брось ты, батя, хоть при людях! — побледнев, крикнул Петр и быстро вышел из комнаты.

Петр долго стоял на крыльце, прижимаясь щекой к шершавому от облупившейся краски столбу, поддерживающему навес. Сквозь непритворенную дверь доносились пьяные голоса.

Совсем рядом в темноте всплескивало озеро.

Сойдя с крыльца, Петр направился к берегу. Сел на большой камень, снял сапоги и опустил ноги в черную, холодноватую уже воду. После рабочего дня все тело чуть ныло.

Невидимые в темноте волны катились к берегу и с захлебывающимся звуком разбивались о камни.

Равномерные, неторопливые всплески успокоили Петра.

Вчера они с Поленькой ходили здесь, по берегу, вслух мечтали о своем будущем. Петр забыл разговор с отцом о женитьбе, перестал слышать над ухом его угрожающий голос: «По мне женись хоть на черте лысом, но помни, чтоб ноги твоей в моем доме после не было». И весь сегодняшний день Петр был во власти какого-то нового, доселе неизвестного ему чувства. Оно не исчезло и когда он увидел пьяную компанию. Петр лишь запрятал его куда-то глубоко, будто боялся — не потерять, нет! — но даже замарать его обо что-то… Оно не исчезло, и когда отец насмешливо проговорил: «А видишь ты, жених…» Только ушло еще глубже.

А теперь всплыло вдруг.

Неожиданно радом на воду упала желтая неяркая полоса света — в доме открыли дверь. Тотчас же послышались пьяные голоса:

— Петрович, ты… в печенку тебя. Выражаясь фигурально, ты… голова, — выкрикивал Егор Тушков, громко икая в темноте.

— Не падай, Егор Иванович. За меня держись, за меня… — бормотал Муса Амонжолов.

На крыльце громко шаркали ногами, стучали. Скрипнули перила — кто-то сильно навалился на них.

Голоса медленно удалялись, тонули в темноте.

Возле дома еще несколько минут ходил отец, видимо, искал его, что-то говорил собаке. Потом крикнул в темноту:

— Эй, где ты там? Иди спать. Дверь не забудь закинуть.

И тяжело поднялся по рассохшимся ступенькам крыльца.

Петр не шевелился. Тускло, словно только для себя, светили на небе крупные звезды.

Опять звучали в ушах отцовские слова: «Чтоб ноги твоей в моем доме не было».

… Пропели петухи, а Петр все сидел на камне, смотрел на большие, качающиеся в воде огоньки. Наконец встал, медленно побрел к дому. На крыльце остановился, облокотился о перила.

В то утро, после разговора с отцом, здесь, когда Петр пошел на работу, его окликнула мать. Она бесшумно подошла, неловко остановилась, спрятала под фартуком руки и опять спросила:

— Правда, что ли, Петенька?..

— Правда, мама, — ответил Петр, как и в первый раз. — А что?

Мать тихонько кивнула головой, но ничего не сказала и ушла в дом.

Почему она ничего не сказала?

Петр стоял на крыльце до тех пор, пока на востоке не засинел край неба, долго смотрел, как гасли звезды, разгорался новый день…